Спектакль Летели качели

«Летели качели» — лирическая история о личном и социальном взрослении.

Зачем идти?
Ощутить собственное взросление « неизбежный переход из одного этапа жизни в другой. Расставание с идеалами юности, пересмотр приоритетов и ценностей – процесс болезненный, но и очищающий. Кризис сменяется обновлением, отчаяние – готовностью к новым реалиям. Этот кризис – в фокусе внимания пьесы «Летели качели». Герой этой истории – тридцатипятилетний мужчина, чье мировоззрение, как и многих людей этого поколения, сформировали песни «Гражданской обороны». Но жизнь не стоит на месте, требуя новых решений и новых стратегий.

Кого пригласить?
Поклонников Егора Летова и современного театра.

Чего опасаться?
Частная жизнь героя возводится в универсальную формулу поколения, чье взросление пришлось на переломное время в истории страны. Раздробленное сознание этих людей – невозможное совмещение ощущений: взросления как необходимости и статики, зависания в детстве как предохраняющего от потрясений механизма.

Марфа Горвиц, режиссер:
«Для меня это поколенческая пьеса, где описано постсоветское пространство выжженной земли. До 1917 года строили церкви, потом их жги, а потом, на исходе советской эпохи, в людях поселилась какая-то пустота, которая заметна и сегодня. Дети, взрослевшие в позднесоветское время, уже понимали, что их обманули. Кто-то тогда начал цепляться за рок-культуру, за Летова, кто-то снова пошел в церковь, но, в целом, это поколение брошенных, затерянных, недолюбленных детей. Рок-движение подбирало их на ландшафтах нашей земли: можно было хотя бы поорать, выразить свой гнев. Все - нереализованные, все ищут смысл своего существования, но находят только муляжи. Мир без взрослых. В пьесе есть важная мысль: человеку необходимо на что-то опираться. Он не может просто так, без опоры, болтаться в воздухе. Адепты анархии, панка и рока опирались на разрушение, а теперь и разрушать нечего, не с кем бороться. Новой идеологии нет. Ты можешь ходить на митинги, можешь не ходить, все равно ты ничего не изменишь. Мы сидим на обочине, в каком-то придорожном кафе и пытаемся завести механизмы выработки смыслов в постсмысловом пространстве.»