Спектакль Триптих. Автопортрет

«Триптих» – самая личная из всех моих работ. Здесь я больше, чем где-либо еще, открываю себя, делюсь тем, о чем не решалась заговорить вслух никогда прежде.
Самый частый вопрос, который мне задают – почему именно Фрида Кало, Чайковский и Хазрат Инайят Хан?

Они все очень близки мне. Через них я как бы собираю свой внутренний пазл. Это три необходимых и достаточных вектора, через которые я пытаюсь осмыслить реальность.
Не являясь никем из них, не сливаясь с ними, но проходя сквозь них, прикасаясь к их сущности, обретая их внутренний стержень, я позволяю автопортрету проступить сквозь лица триптиха и обретаю свой голос. Правда, в этот момент мне совсем не хочется танцевать.

В один из самых непростых периодов моей жизни я находила очень много опоры и поддержки в творчестве Фриды. Мне казалось, что я была понята ею. Она как будто делилась со мной своей силой – всегда можно встать и идти дальше. Даже если очень больно. Со временем боль притупляется, какой бы сильной она ни была.

Через нее я осознала, что искусство – это свобода. Как бы ты ни был ограничен физически, болью или еще чем-то, в искусстве ты всегда свободен. Ты созидаешь. 
И надо просто найти то искусство, которое освобождает тебя.

Творчество Фриды изобилует автопортретами. Для «Триптиха» я взяла «Автопортрет с обрезанными волосами. 1940», через него мне хотелось заразиться экспрессивностью Фриды, ее безумной страстью к жизни. Мне хотелось научиться новому, соприкоснувшись с ней. Встретиться с новым самоощущением – с этой широтой, расплескивающейся вовне.
Обрезая волосы, она приобретает мужественность и сталь, но в то же время лишает себя такой красоты…
Чайковский и его «Русский танец» – он словно обнимает меня, соединяет с домом. 

В детстве я создавала вибрации вокруг себя, когда проигрывала внутри эту музыку. 

Я чувствую Чайковского в каком-то одурманенном, пьянящем состоянии. В том состоянии художника, в котором ты не можешь не создавать. Когда ты раб того потока, который проходит сквозь тебя. И ты не можешь не делиться этим. 

Для меня Чайковский сверхтонок, интуитивен, направлен внутрь. 

Чувствую в нем обнаженность, оголенность и уязвимость художника. То тонкое, трепетное состояние, когда ты представляешь свое произведение на суд человеческий и художественный. 

Хазрат – это взросление. Его образ открывает для меня мудрость, спокойствие, баланс и принятие.  Он тот, кто способен объять всю противоречивость этого мира. Через него я постигаю новый путь принятия реальности. Через него пытаюсь осмыслить и простить то, что было дано. Через него прихожу к источнику и прощению. 

Виктория Арчая