Модный 26-летний режиссер Василий Бархатов дебютировал на сцене Большого театра потоплением Иоганна Штрауса.

Розалинда — Динара Алиева, Габриэль фон Айзенштайн — Крезимир Шпицер. Фото Валерии Комиссаровой

Первую в истории Большого театра оперетту единогласно объявили событием сезона. Оперетта в Венской опере, Метрополитан и Ковент Гардене — это, разумеется, совсем не то, поэтому кому какое дело, что «Летучая мышь» уже давно стала привычным названием в афише величайших оперных сцен мира, а мы, похоже, просто слегка отстали. Первенца «легкого жанра» доверили совсем юному, но уже прославленному, доставленному прямиком из Мариинки Василию Бархатову. Оперный вундеркинд первым делом решил забросить пронафталиненную «Мышь» на корабль современности. Сказано — сделано. И на сцене Большого в трех актах спектакля с трех разных ракурсов предстал шикарный круизный лайнер.

В принципе, локейшн как локейшн. Масштабы соответствуют параметрам главного театра страны, и шика в меру, чтобы публика отметила поднятие занавеса единодушным «вау!». Форсированию этого звукового эффекта служат также помещенный во втором акте посреди сцены немаленький фонтан и потопление компьютерно анимированного лайнера в третьем. Остальные особенности и находки постановки Василия Бархатова более всего похожи на цветные заплатки, призванные замаскировать пробоины в корпусе опереточного «Титаника».

Московская публика, взращенная на киноверсии «Летучей мыши» по либретто Эрдмана-Вольпина, будет весьма удивлена течением событий в спектакле Большого. Внимание: это не новейшие изобретения, а оригинальный немецкий вариант Жене-Хаффнера. Причем, оригинальна не только история (кстати, по мнению многих, проигрывающая родной сердцу советского зрителя), но и язык. В Большом «Летучую мышь» играют на немецком. Для перевода музыкальных номеров используются стандартные субтитры, разговорные сцены идут с двухголосным дубляжом. То есть, без шуток, — на протяжении всего спектакля шпрехающих Айзенштайна, Розалинду и компанию переводят «закадровые» голоса. Трудности (и странности) перевода должен был, по всей видимости, оправдать драматург Максим Курчкин, приложивший к нему руку. Стороннее вмешательство обнаруживается в чуть обсмеянном подстрочнике с формулировками, вроде — «ее обуял экзистенциальный страх» и «часы тю-тю», и некоторых фразах, оправдывающих морской колорит происходящего. Однако, очевидно, что вся затея лишь для того, чтобы публика услышала текст. Оперным, как известно, сложнее говорить, чем петь, а учитывая, что некоторым стоит большого труда добиться внятной артикуляции даже в пении, без перевода «Мышь» пошла бы ко дну еще в первом акте.

Розалинда — Динара Алиева, Адель — Анна Аглатова. Фото Валерии Комиссаровой

Другая проблема — известная оперная неповоротливость, для живого искусства оперетты смертельная. И это невероятно, но в спектакле, большая часть действия которого происходит на балу, исполнителям танцевать практически не приходится. Танцуют здесь в строго отведенной для танцев сцене специальные мальчики и девочки, страшно смахивающие на группу поддержки.

Зато... зато в финале все герои вылезают как бы из воды, мокрые и с растекшимся гримом, а по авансцене гордо шествуют водолазы в полном обмундировании. Что мило, но самое удивительное — все это постановочное баловство ни грамма легкости и фривольности спектаклю не добавляет. Одна из самых прелестных оперетт в истории жанра на сцене Большого театра превратилась в такое печальное занудство, каким можно представить только олдскульную «Иоланту» с толстой примой и пластмассовыми розами.

Единственное, с чем никак не получится разлучить «Летучую мышь» — это музыка Штрауса. Да и поют ее в Большом неплохо. По крайней мере, состав Айзенштайн — Уильям Дейзли, Розалинда — Анастасия Москвина, Адель — Дарья Зыкова, Фальке — Игорь Головатенко, Альфред — Анатолий Невдах ни в чем предосудительном замечен не был. Слушать их — главное и единственное удовольствие спектакля (исключая моменты «дубляжа», вызывающего навязчивые ассоциации с озвучкой винтажного немецкого порно).

Стоит ли идти на «Мышь»? Не стоит. Пойдут ли на нее? Несомненно. Потому что — Большой театр, корабль и фонтан на сцене, модный режиссер и даже модный художник по костюмам (дизайнер Игорь Чапурин отличился выбором вырвиглазного зеленого для платья Розалинды и превращением Летучей мыши в натурального Бэтмена), а также компьютерные рыбки в иллюминаторах, которые, должно быть, стоили театру, как корабль и Чапурин вместе взятые. А оперетта, она, как и всякое многострадальное искусство сегодня, требует принесения в жертву.