– Владимир Адольфович никогда интервью не дает, – сказал женский голос. – Вычеркните, пожалуйста, его телефон...
И тут не поймешь, огорчаться или радоваться. Наверное, радоваться. Несмотря на профессиональный облом. Владимир Ильин настолько ясен, понятен, близок и что хотите по своим киноролям, настолько хорошо известна его фанатичная честность в работе, что и не надо его ни о чем расспрашивать. В конце концов не оценками тех или иных ситуаций и не забавными историями о съемках он нам дорог. А дорог тем, что оставался в последние десять – пятнадцать лет едва ли не самым живым явлением в отечественном кинематографе. Живым не только потому, что менялся, умел быть разным, смешным, страшным, плохим, хорошим. Прежде всего его персонажи были объемны и узнаваемы. Что особенно хорошо заметно на фоне плоских и умозрительных конструкций, выдаваемых за героев нашего времени.
Ильин – классический актер второго плана, чего он вовсе не стесняется. В нашем кинематографе этот второй план давно стал значимей и ярче первого. Началось это в 60-х, когда идеологизированный (так или этак) главный герой стал оттеняться живыми, непосредственными, реалистичными фигурами. Герман, Муратова и Кончаловский (в «Асе Клячиной») начали работать с непрофессионалами. В результате почти все позднесоветские фильмы интересно смотреть ради эпизодических персонажей, у которых своя частная правда. Ильин – из этой породы; он может себе позволить абсолютную естественность.
Актеров с такой фантастической органикой в России сегодня по пальцам перечесть; из трагических героев, годящихся в идеале на главные роли, – совершенно невостребованный Колтаков да Гармаш, выбивающийся наконец в лидеры своего поколения. Зато на вторых ролях блистали Ильин, Нина Усатова, Панкратов-Черный (тоже очень непростой артист, несмотря на однообразных пошляков, которых приходилось ему играть), Виктор Кузнецов, Виктор Сухоруков... Пока критика и режиссеры циклились на «четырех М» – Машкове, Миронове, Меньшикове и примкнувшем к ним Маковецком, герой на наших глазах распадался. Зато среда становилась живой и убедительной. Ильин только однажды сыграл значимую главную роль – в «Защитнике Седове», сорокаминутном точнейшем исследовании природы тоталитаризма; эту картину снял Евгений Цымбал. С тех пор роли у него были все больше второстепенные. Но чем был бы хотиненковский «Макаров» без этого доброго и беспомощного силовика, честного и сентиментального служаки? На что был бы похож «Русский бунт» без Ильина – Савельича? Во что превратился бы «Сибирский цирюльник» без нашего героя, ротного из юнкерского училища? Ильин попросту спас образ русского офицера от искусственности и ходульности – никто другой не справился бы. Наконец, вспомним трагикомедии Георгия Шенгелии «Менялы», «Катала», «Стрелец неприкаянный», где много весьма точных деталей, хорошо отобранных примет времени, а самой точной деталью остается все-таки Ильин. В некотором смысле он рожден для роли малоудачливого советского жулика – доброго, хитрого, трусливого, шустрого. Но он бесконечно больше этой роли.
Его корневую русскость – кротость, легко переходящую в зверство, и отходчивость на грани полной беспамятности – сразу почувствовал Владимир Хотиненко, занявший Ильина во всех своих первых (и лучших) картинах. «Рой», «СВ» – фильмы, по которым стали знать обоих. Хотиненко был тогда одним из самых расчетливых наших режиссеров, а Ильин – едва ли не самым непосредственным актером, и совместная работа обогащала обоих. Благодаря ему умозрительный «Мусульманин» превратился в замечательную хронику сельского безумия, хотя картина была не про то... И даже насквозь условная история про дружбу трех мачо в 60-х – «Июльский дождь», превратившийся при экранизации в «Над темной водой», – благодаря Ильину обрела некие живые черты. А все потому, что его герой – художник-диссидент – ничем не напоминал художника-диссидента. Зато очень был похож на толстого, небритого, вечно беспокойного Ильина, который всегда куда-то стремится и ничем не бывает доволен.
Можно подумать, что персонаж этот пришел к нам откуда-то из глубинки. Ничего подобного, он из актерской семьи, сын Адольфа Ильина, которого многие помнят по «Длинному дню» или «Жене, Женечке и «катюше». Святой дух дышит, где хочет, и талант, позволяющий легко перевоплотиться в сельского жителя или городского трудягу, осеняет подчас и потомственных интеллигентов, каков Ильин.
У него отличная память – он мгновенно запоминает роли. Он практически не пьет и не светится на тусовках. В свои 55 лет (к этой полукруглой дате мы и пишем эти скромные заметки) у него 55 ролей. Правда, из них около десятка – в фильмах цикла «Марш Турецкого». Но на Ильина ведь и в сериале смотреть одно удовольствие. Он та действительность, при столкновении с которой штамп смешно рушится; он то второе дно, без которого большое искусство немыслимо. Потому что в нем отечественная сила и беспомощность, а это самые наглядные наши особенности. По крайней мере сейчас.
