Продюсеры всех мюзиклов в «Московской оперетте» Катерина фон Гечмен-Вальдек и Александр Вайнштейн по-своему борются с глобализацией и засилием американского продукта. Никакого Бродвея в их вотчине. Польское «Метро» и два французских шансонных хита – «Собор Парижской Богоматери» и «Ромео и Джульетта».
Вместо атаки спецэффектов и агрессивности в подаче – высокая литература из хрестоматий и романсная структура музыки, милая русскому сердцу певучесть и манера петь как в последний раз, в максимальном напряжении сил. В этом смысле столичную публику, воспитанную на уроках «Нотр Дам де Пари», новый мюзикл по шекспировской легенде ни в коей мере не разочарует. Ну разве что тем, что композитор Жерар Пресгурвик написал чуть меньше хитов, чем Ришар Кошанте. Эквивалента «Belle» не будет, если только его не придумать и не оплатить жесткую ротацию.
Кровь на коже
Сильная сторона «Ромео и Джульетты», которой так не хватало в «Соборе», – мощная хорео-графия от милого парня по имени Реда, который сам прибыл в Москву тренировать столичный кордебалет. Его прелесть – массовость танца (буквально толпы на сцене, ведь шекспировская трагедия разворачивается на площадях, на балу, на людях), силовые упражнения, заразительная игра мускулов, мужской рисунок движения, сравнимый с энергией единоборств.
Танцуют всегда, движение не остывает ни на минуту, танец не стесняется дублировать вокал, передавая рваный ритм города в лихорадке вражды. Хореография мюзикла – злой молодежный полубандитский стиль. В московском варианте мальчики и девочки из кордебалета максимально открывают тело – где-то кожа расписана в стиле граффити, где-то краска схожа с непросыхающими пятнами крови, где-то словно ножом вырезан на теле «заветный вензель» – «R» да «J».
У судьбы нет пола
Поворот мюзикла в сторону танца подчеркнут приглашенной звездой – солистом балета Николаем Цискаридзе, который будет – в творческом простое из-за травмы колена – тренировать мускулы в легкой пластичной роли Судьбы (или Смерти). Бессловесный и, надо признаться, совершенно бестолковый персонаж, до которого не додумался сам Вильям Шекспир, почти не покидает сцену.
Во французской версии роль исполняла мощная мадам с огромным бюстом и девичьей косой до щиколоток. Вся в белом, в колышущемся тюле она бегала между героями на цыпочках, вдохновляла по принципу Амура любовь Ромео и Джульетты, помогала веронским парням резать друг друга, роковым жестом рвала письмо, которое не до-шло до Ромео, а потом – в финальной сцене – поцеловала Ромео в губы ядовитым поцелуем, отчего он тут же скончался. Вряд ли Николай Цискаридзе позволит себе повторить эту мизансцену. Но и Джульетту целовать бесполезно – она, как известно, кинжалом зарезалась.
Руины городов
Во Франции 2001 года – года создания мюзикла Жерара Прес-гурвика – всеми силами пытались не создавать американизированный вариант жанра. Спец-эффектов – ноль, если только не считать таковыми ритуал погребения Тибальта и Меркуцио, когда трупы уносят на поднятых руках по-рыцарски и подвешивают на массивных цепях.
Декорация подвижна, технична и скорее служит фоном, чем действующим лицом спектакля. Действие идет на стилизованных развалинах – шекспировские герои умирают не столько в ренессансной Италии, сколько на руинах Римской империи. А значит, вражда семейств Монтекки и Капулетти укрепилась даже не в веках, а в тысячелетиях. «Вражда, вражда, ты как шлюха коварная / Вражда, вражда, ты ведь торгуешь судьбой!» – поют две матери, и в этой женской ненависти кипит вирус бешенства, доведшего Верону до осадного положения.
