–Александр Анатольевич, что составляет вашу ежедневную муку в кресле худрука?
– Проблем– немерено. Раньше, в жуткое советско-застойное время, был хоть какой-то кайф. В Москве было 19 театров, и администрация занималась только тем, что отказывала народу в билетах, а нужных людей сажала по контрамаркам. Сейчас в Москве около 280 театров, не считая мюзиклов и антреприз. С ума можно сойти! Вот есть такой деятельный парень Сергей Проханов. Я недавно был у него на спектакле в Театре Луны. После спектакля он мне говорит: «Не буду хвалиться, но у меня запись на билеты за 4 месяца». Но у него 69 человек в зале! А у меня 1250 мест на основной сцене и в Малом зале – 150. Где мне надыбать такое количество зрителей?!
– Но все-таки зрители есть?
– Ну сейчас есть, тьфу-тьфу. Хочется, чтобы репертуарный спектр был пошире: не все ведь ставить одни веселые шлягеры! Вот и начинается напряженка. Например, у нас идет очень хороший спектакль «Таланты и поклонники» Бориса Морозова. Актеры играют очень хорошо. Но никакого «вала» на него нет и не было. А собачье актерское существо не может такое терпеть. Когда они видят три четверти зала или ползала, возникает комплекс. «Пустоты» страшно нервируют.
– Что вы еще за три года поставили?
– Пять премьер. Из последнего более-менее шлягерного могу назвать спектакль «Слишком женатый таксист». На него, конечно, обвал. И хохот непрекращающийся. Но здесь есть опасность, что бесконечная реакция зрителя просто физиологически вынуждает артиста играть на публику. Когда идет двухчасовая «ржа животная», весь «ажур» уходит. Это Рэй Куни, английский драматург, пьеса которого «№ 13» идет в чеховском МХА Те. Сколько Табакова журили за то, что МХАТ ее взял, но они уже три года играют ее при диких аншлагах. И нам Куни очень симпатичен. Он считается сейчас одним из самых востребованных комедиографов. У него в мире идет 38 комедий! Сам бывший артист, он из тех драматургов-антифилософов, которые знают театр наизусть. Мы хотели, чтобы все выглядело не тяжело и не топорно.
–Следом за «Таксистом» последовал «Вышел ангел из тумана».
– Пьеса Петра Гладилина, который писал ее долго, около года, специально для Ольги Аросевой. Мы пригласили Льва Дурова. Его роль – ангел, он же бомж-алкоголик. Получился вроде неплохой спектакль, сугубо современный. Сегодняшняя семья, во главе которой стоит старая дама, а во-круг дети, внуки со всеми прибамбасами. То есть совершенно некоммуникабельные. У них по глупости начинаются глобальные ссоры, и героиня Аросевой пытается все это разрулить.
– Три года назад вы грозились найти гениальную молодежь и затащить к себе в театр.
– Честно сказать, я не очень понимаю эту так называемую новую волну. Но делать из себя мастодонта глупо. На Малой сцене Ольга Субботина поставила пьесу «Яблочный вор». Когда я смотрел первый прогончик, то еле удержался от того, чтобы их всех не разогнать. Удержался, увидев, как вся эта банда увлечена. И действительно, сейчас это принимается публикой, Маша Голубкина симпатично играет... Мне нельзя быть «брезгливо не принимающим».
– Не маловато ли будет для народного артиста Александра Ширвиндта одной роли за три года?
– Ну, мало, конечно. Мне сейчас важнее трудоустроить театр. Для Веры Васильевой надо срочно искать материал. Мишулин совершенно «бесхозный». То же – Державин. Поэтому уж не до себя. Во-вторых, немножко на-игрался, в-третьих, где пьеса? Просто выйти и плакать без слов?
–Приходилось ли вам стучать кулаком по столу?
–Несколько раз стучал. Когда уже зашкаливает. На старости лет вдруг становиться монстром не хочу. Вот в истории с Гаркалиным зашкалило. Известно, что все шастают на сторону, и я шастаю. Но все равно есть совесть и родной дом. А когда человек говорит, что лежит при смерти и вечером отменяют спектакль, где он играет главную роль, а потом выясняется, что актер в этот вечер выходит в антрепризе, тогда зашкаливает! Здесь явное нахальство. Тогда все в театре затаились и думали: «Ну, этот добренький, сейчас скажет: поставьте ему на вид и все». Но я выгнал. Возврата не будет.
– Вы всегда в театре были просто Шурой или для молодых «дядей Шурой»…
– Так Шурой и остался, к сожалению.
– Разве плохо?
– Все равно получается «вась-вась». Кнута не получается. «Шура-Шура»…
– 1 октября театру исполняется 80 лет. Какими трудовыми подарками будете встречать юбилей?
– Я хочу сделать юбилейное обозрение. Не зрелище, а именно обозрение, чтобы потом в репертуаре играть. Хочу сделать пародию на юбилей. На все эти тусовки, круглосуточные презентации, раздачу статуэток друг другу, бесконечные хвалы. Мы сами себя поздравим в хамском ключе. Дальше сделаем спектакль по Аркадию Аверченко – моя давнишняя мечта. Еще вот лежит на столе комедия Полякова. Называется «Хомо эректус» – «Человек стоящий».
– В последнее время из разных изданий льется такое количество грязи, в том числе и в ваш адрес. Вас это очень волнует?
– Это сейчас стало настолько круглосуточно, что уже остроты нет. Ну противно, конечно. Теперь понос – это лишний пиар. Люди сегодня придумывают какие-то романы, браки, внебрачных детей и убийства, скандалы, чтобы только появиться на виду. Это такая система популярности. Ужас в том, что интриги возникают от безделья.
– Вам по-прежнему хочется чего-то хулиганского, «шпанского»?
– Слава богу, что с возрастом шпана из меня сама по себе физиологически улетучилась. Прыгучесть не та. А вообще-то театр только и жив веселым хулиганством.
