В премьерной «Грозе» в «Современнике» Катерина в Волгу не бросается – сразу карабкается ввысь по веревочной лестнице, как барон Мюнхгаузен. Неизбежно убеждаешься в том, как вредят себе актеры, говорящие о спектакле до премьеры. А до нее… только и речи было о том, как Чулпан Хаматова не любит ни пьесу, ни роль, и лишь авторитет режиссера (Нина Чусова пьесой тоже недовольна) заставил актрису – через силу, «через губу» – сыграть русскую мученицу.

В театре это «через губу» сразу бросается в глаза: ненависть к пьесе видна в каждый миг повествования. Урезанный и сжатый, униженный и заплеванный текст болтается в багажнике спектакля, точно канистра бензина, которая может пригодиться, а может и не пригодиться в пути. Общее настроение «Грозы» – утомительная суета, беготня, болтание, шебаршение, слова, проговариваемые быстро-быстро, чтобы не задерживаться, не фиксировать сказанное в сознании.

Герои Островского живут у Чусовой не в приволжском городке, а в студенческом общежитии 1920-х годов – кажется, еще том самом, имени монаха Бертольда Шварца. На сцене – сеть коридоров с масляными стенами, оконца, дверки, пылающие буржуйки и десяток голубятен с живыми птицами.

Хаматова играет девушку из общежития – не Катерину Кабанову, а Катьку из поэмы «Двенадцать»: «У тебя на шее, Катя, / Шрам не зажил от ножа». Свой знаменитый монолог эта Катька произносит, поскользнувшись на мокром полу с той досадной интонацией, которую позволит себе любой поскользнувшийся русский человек: «Отчего, бл…ь, люди не летают?!» Капризная и злая дворовая девчонка, чувства которой вряд ли сможет согреть любовь.

Ядовитая пародия на «Грозу» разъедает прежде всего смысл. В этом студенческом городке все друг на друга кидаются – мальчики на девочек, девочки на девочек, мальчики на мальчиков.

О стыде слыхом не слыхивали, прелюбодеяние – до свадьбы, после свадьбы, во время свадьбы – за грех не считают. Нормальная молодая отвязная жизнь, от которой шарахается только Кабаниха – моралистка и зануда, настоятельница домашнего монастыря и откровенная завистница. Елена Яковлева хорошо разыгрывает сцену сумасшествия. Известие об измене невестки превращает еще не старую женщину в сумасшедшую барыню, бомжиху с нечесаной копной седых, прокуренных волос. Ее словно разбивает паралич – и в речи, и в ходьбе. Эффектно, но отчаянно бессмысленно – это можно приложить к любой сцене премьерной «Грозы».

Русская трагедия Островского лишилась своего главного события – самоубийства Катерины. Из-за чего тогда бьются в истерике и седеют герои? Жена мужу изменила? Не велика потеря. Мы не музейщики, и Островского нам не жалко – выживет старик, и не такое видел. Жалко Нину Чусову, крепкого профессионала: для нее не осталось живого места, на которое нельзя было бы наложить штамп иронии. И хулиганство бывает разным – бывает от широты души, а бывает от цинизма. В театре только первое хорошо выглядит.