Чайка Поющая

По чеховской «Чайке» делают развеселую оперетту. Репортаж с места событий.

– Похоже, «Чайка» надолго приковала вас к себе «стальными обручами».

– Это великая пьеса, вторая в мире по востребованности после «Гамлета». Ее невозможно исчерпать. Она имеет столько смысловых, сюжетных, жанровых возможностей, что грех было бы их не использовать. Глупо нам тащить на сцену бродвейский мюзикл и тиражировать его через 20–30 лет после премьеры. Думаю, что от «Чайки» ничего не убудет, если мы попробуем взглянуть на нее как на легкий жанр. Как на спектакль, где обязательно должен быть положительный, позитивный выход, оптимистическое состояние и персонажей, и артистов, и театра в целом.

– А вы не боитесь, что про спектакль скажут: «Талантливое баловство»?

– Это будет замечательно, если скажут именно так.

– Вы и в оперетте идете от первоисточника?

– Да, конечно. Мы идем и по сюжету, и по тексту Антона Павловича Чехова. Наши авторы «уложили» чеховские монологи и диалоги в музыку, в ритм, в рифму.

– В афише значится: «Классическая оперетта». Любитель этого жанра может разочароваться, не услышав поставленных голосов, не увидев профессиональных танцев.

– Во-первых, зритель должен знать, в какой театр он идет. Это то же самое, что и опера, и балет «А чой-то ты во фраке?», который идет у нас уже 15 лет. Хотя на сей раз я пригласил для работы с нашими вокалистами профессионала – дирижера «Новой оперы» Дмитрия Волосникова. А балетом у нас занимается главный балетмейстер «Московской оперетты» Борис Барановский.

– Есть ли вероятность, что у вас появится балет «Чайка»?

– Надеюсь, что нет. Достаточно нашего «триптиха». Думаю, на этом мы закроем тему «Чаек». А дальше продолжим заниматься тем, чем занимались все эти годы, – современной драматургией.

– Скажите честно, не надоело?

– «Новая», опереточная версия не надоела. Первые две, если честно, может быть, чуть-чуть… Спектакль у нас идет в очень плотном режиме, довольно часто. Мои герои разные. В первой части он озабочен писательской работой и позволяет себя любить. Во второй он вообще гомосексуалист. А в третьей – опереточный мачо, вальяжный соблазнитель, стареющий герой-любовник. Бандерас для бедных. Это разнообразие не позволяет скучать.

– В «Чайке» есть фраза «Только то прекрасно, что серьезно». Возможно, Чехов был бы против вашей оперетты.

– К оперетте «Чайка» серьезно относиться нельзя. Это шутка, розыгрыш, авантюра. Здесь должна быть доля легкомыслия. Артистам легче: не нужно копаться в «зернах», в психологии, искать биографию героя. Иногда надо забыть про систему Станиславского и просто пошалить.

– Вам – человеку, пишущему песни, – комфортно в журбинской музыкальной среде?

– Да, пожалуй. Саша написал несколько номеров, которые обязательно станут шлягерами. За кулисами можно встретить артистов, которые поют даже чужие арии. Они въедаются в мозг. У меня есть надежда, что дотошные музыкальные критики не будут искать плагиат в сочинениях Журбина. И не скажут, что его искалечил Брайтон Бич, на котором он довольно долго работал.

– Любите своих Аркадиных?

– Это добрая, мягкая, талантливая, работящая женщина. А все ей мешают, требуют денег. Над ней издеваются, предают. Она же пытается всем помочь, зарабатывает деньги, оставаясь при этом женщиной! Опереточной Аркадиной нужно быть кокетливой, игривой, танцующей. Здесь нет места драме и тем более трагедии. Главная мысль: все будет хорошо! Актрисы – самые замечательные женщины на свете, и я хочу послать в зал от их имени искру добра и света.

– Как вам дается вокал?

– Это первая попытка петь на сцене. И я пока только мучительно осваиваю это дело. Считаю, что с моей стороны это акт мужества. Мне попадать в ноты очень тяжело. Чувствую неуверенность и от этого наглею.

– Как вам удается держать такую потрясающую форму?

– С утра до ночи танцуем, поем, отсюда и форма. Моя новая Аркадина поет: «Старости попросту нет, если ты это решила!».

– Не боитесь обидеть Чехова?

– Он бы только радовался нашей оперетте!

Место действия

Трубная площадь. Угол Неглинной и Бульварного кольца. Театр «Школа современной пьесы». Над входом – транспарант с названием чеховской пьесы. Под ним более мелко: «Классическая оперетта для драматического театра».

Суть дела

Здесь уже идут две «Чайки» – современные пьесы, по мнению режиссера Иосифа Райхельгауза. Первая – настоящая, чеховская. Вторая – ее детективное продолжение пера Бориса Акунина. Теперь – оперетта композитора Александра Журбина и либреттиста Вадима Жука, мастера театрального капустника.

Сцена

Декорация – пастораль в изумрудных тонах. На заднике «колдовское озеро», заброшенный театр, колышущийся занавес. Под потолком мост с чугунной резной решеткой. Но не для прогулок Кости и Нины, а для оркестра. Дирижер за пюпитром – на авансцене, утопающей в зарослях зеленого кустарника. Оркестр в ожидании актеров репетирует: «Играем фермато после реплики Шамраева! Потом ария Тригорина! Поехали!». В зале пианино, к которому то и дело бросается Александр Журбин. На увертюре вскакивает и что-то советует музыкантам, играя на воображаемой скрипке. Райхельгауз не выдерживает: «Уберите отсюда Журбина, отведите его в буфет наконец!». Сам режиссер возбужден, но на актеров не кричит. Напротив, любовно им что-то внушает. Иногда занимается монтировкой: «Маша, дайте мне этот стул, я его сам унесу!».

Персонажи

Аркадина (Ирина Алферова) выпархивает на сцену в лихом канкане. Актриса некогда играла в оперетте, «где был чудный финал». Тригорин (Владимир Качан) подсказывает ей текст, она поет игривую ариетку, взбираясь по спинам поклонников. Текст приблизительно такой: «Публику-дуру до слез околдовывать… Заставить купчишек ноги себе обцеловывать…» (цитата не точная). Заречная (Анжелика Волчкова) едет верхом на Треплеве, погоняя его хлыстиком. Дорн поет арию о вреде курения. Шамраев (Вадим Колганов) лихо отплясывает с Полиной (Марина Хазова) что-то вроде польки, напевая куплеты «Но лошадей я вам не дам!».

Режиссер

Похоже, он все же скоро взорвется. Реквизиторам: «На облаке, похожем на рояль, видны колоссальные швы!». Актерам: «Пожалуйста, без импровизаций! Только точный чеховский текст!». Репетиция кончается, когда дирижер предлагает вариант хора «с пятью бемолями». Райхельгауз (глубокомысленно): «Нет, с пятью бемолями они не потянут…».