Ее называют бесстрашной, прямолинейной и даже «совершенно героической». Эту характеристику Агния Кузнецова подтвердила ролями в новом фильме Валерии Гай Германики «Да и да», который получил приз за лучшую режиссерскую работу на 36-м ММКФ, а также в премьерном спектакле «Дознание» театра «Практика».

— Агния, в 2007 году вы уже давали интервью «ВД», где заявили про Москву: «Я не люблю этот город». А как сейчас? Продолжаете не любить столицу?
— Хороший вопрос. Меня в Москве устраивает ее сумасшедший ритм. Я человек быстрый, и мне надо, чтобы все быстро происходило и желательно вовремя. Вот вы пришли вовремя, и мне это приятно, а если б опоздали… Пунктуальность — моя «болезнь». Конечно, за эти годы я совершила в Москве какие-то открытия. К примеру, этот район, где мы сейчас сидим, Замоскворечье, мне нравится. Здесь красиво, много церквей. Старую Москву я люблю.
— В том же интервью семилетней давности вы признались, что хотели бы сняться у Кустурицы. Не передумали?
— Да, это желание пропало. Более интересных, бешеных и классных режиссеров я нашла. Вот, к примеру, Леос Каракас.
— Вы довольны тем, как складывается ваша карьера?
— Я не думаю об этом. Слава Богу, у меня сейчас такой прекрасный, приятный возраст, когда хвост трубой. А слова «карьера» и «карьерист» вызывают отвращение… У меня такое ощущение, что в российском кино не может быть много хороших фильмов и удачных ролей. Настоящая удача — редкость, она случается раз в несколько лет. Даже раньше в советском кинематографе, когда все было так хорошо и круто, и то актер часто запоминался по одной-единственной роли.
— Это называют «мой Чапаев». А что таким «Чапаевым» стало для вас?
— Ничего. Думаю, его еще нет у меня.
— Как вы самокритичны! А как же «Груз 200» или «Все умрут, а я останусь»? У вас же есть фестивальные призы за лучшую женскую роль.
— Ну и что? Я надеюсь, самое интересное еще впереди.


— Александр Горчилин, ваш партнер по фильму «Да и да», признавался, что для него было сложно выполнить пожелание режиссера Германики — изобразить похмелье, ему просто незнакомо это состояние. А у вас просьбы режиссеров никогда не вызывали ступор?
— Однажды потребовалось очень быстро плыть. Я умею плавать, но я же не спортсменка, чтобы на скорости рассекать брассом или кролем. Для этого существуют дублеры, и не нужно мучить артистов. Вообще не люблю этих голливудских подвигов: он потолстел для фильма на 20 кг! Все это глупости.
— Чем вам больше всего запомнилась последняя работа у Германики?
— Там есть сложнейшая актерская сцена, которую никто не обсуждает. А ее нереально сделать! Финальный проход. Сцена идет две минуты, без монтажа. Мы снимали уже под утро, когда мало времени оставалось до рассвета. Дублей восемь сделали — то по камере брак, то по свету. Последний дубль — и все получилось, все вошло в фильм.
— Вы читаете рецензии?
— Нет, у меня нет времени.
— Не верю, конечно, но тогда я вам скажу: вас очень хвалят за сцену секса в «Да и да». Сложно было?
— Ее снимали и переснимали несколько дней. Мы вроде нормально справились с первого дубля, но режиссер хотела добиться максимально красивой картинки. Я не ожидала, что на экране это будет так хорошо выглядеть — мы такие худые, такие молодые. Я, кстати, похудела на этом фильме, но не специально: мы снимали каждый день, по ночам, без выходных. В тяжелых условиях. Голливудским артисткам подобное и не снилось! Так что, когда русские зрители хвалят Голливуд, какие там отличные фильмы, а у нас такое дерьмо, я хочу плюнуть им в лицо: а вы попробуйте поработать у нас! Почему своих не любят, почему закапывают?


— Что вам нравится из российского кино?
— Василий Сигарев, например. Он такой «земельный». Он делает жесткие работы, но я чувствую, что у него большая любовь к Родине. Я люблю юмор и легкость Бориса Хлебникова, у которого мне посчастливилось сниматься. Я постоянно бываю в кино, но не на «Трансформерах», конечно. А вот в театр вообще не хожу — только на работу.
— Вы из семьи художника, сами немного рисуете. Вернисажи посещаете или, как и в случае с театром, «чукча — не читатель»?
— У меня есть один друг, с которым мы посещаем выставки. Но, если честно, я только начинаю приобщаться к современному искусству.
— Где вас могут увидеть зрители в новом сезоне?
— В театре «Практика». Там сейчас три спектакля с моим участием — «Девушка и революционер» Владимира Агеева, «Кеды» Руслана Маликова и его же совсем свежий «Дознание». Но «Дознание» еще не созрело.
— Мне показалось, что пьеса — слабое звено этого спектакля. Какая-то она статичная…
— А вы уже видели? Это вообще-то неблагодарное дело — ходить на премьеры. Приходите через год. Я сначала даже не смогла дочитать пьесу, вы представляете? Там вообще нет действия! Но мы прошли этот крутой и очень страшный путь — из точки А, когда ты не понимаешь, кто эти люди, что они такое говорят, когда хочешь уже отказаться от роли, до точки В, когда выходишь на сцену. У нас с Егором Бариновым было всего пять репетиций — оба уезжали на съемки. Это нереально — такой спектакль за пять репетиций! Моя героиня — следователь, дознаватель. Это мужская роль, но решили, что должна играть женщина. Ну, наверное, чтобы придать эротизма, привнести другую энергетику на сцену.

— В театре «Практика» нет постоянной труппы. Вы по-прежнему вольный стрелок?
— Еще семь лет назад, когда после съемок у Балабанова я поступила в труппу одного московского театра, я поняла, что это не для меня. Мой папа всегда был свободным художником, и я в него. Я открыта для предложений, но служить в штате не хочу. Кроме «Практики» есть еще «Другой театр», где у меня сейчас остался один спектакль.
— Классика вас миновала — три сестры, Офелия, Джульетта?
— У меня нет желания кого-то хрестоматийного сыграть. Мне нравятся сложные тексты. Достоевский нравится.
— Вы можете отказаться от работы из-за маленьких денег?
— Если классная команда, я снимаюсь бесплатно. Деньги то приходят, то уходят, это полезная энергия, но не самая главная. Можно «не запариваться». Если надо, они найдутся.
— То есть страха, что завтра останетесь без зарплаты, у вас нет?
— А вы считаете, в театрах большая зарплата? Нет, это смешно. Не хлебом единым жив человек! К тому же вокруг меня нет людей, за которых я несла бы финансовую ответственность. Но даже если бы у меня были дети, это мало бы что изменило. Театр — не то место, где можно заработать деньги. Это место познания.
— А сами себе вы придумываете проекты? Допустим, сделать поэтическую программу или моноспектакль?
— До этого я еще не доросла. А читать стихи — это очень круто! Я, кстати, хорошо читаю. Думаю, что рано или поздно я этим займусь, тем более сейчас на стихи и спрос, и мода.


— Чем вы заняты, когда нет ни репетиций, ни спектаклей, ни съемок?
— Я жизнь изучаю. У меня большие планы на жизнь — не на профессиональную, а на реальную. Нужно много всего успеть сделать: стать человеком хорошим, уметь сдерживать свой характер — хоть как-то, хоть чуть-чуть. Научиться хорошо разговаривать с людьми. Примириться с миром.
— Свое будущее вы связываете с актерством?
— Пожалуй, я могла бы рисовать. Но зачем все эти метания: а теперь вот еще спеть с оркестром, платье выпустить, а вот еще и кулинария!
— А, скажем, режиссурой заняться?
— Режиссура — это не мое совсем. Мужская профессия. Актер, даже если он крутой, как Смоктуновский, он все равно исполнитель, а режиссер транслирует собственные мысли в мир.
— Вы послушный исполнитель?
— Да, я не спорю. Мне даже иногда не нужно разговаривать с режиссером. Все на интуитивном уровне.
— Представьте, что мы встретились через десять лет…
— А ничего бы не изменилось. Ну снялась бы я еще в паре хороших картин — чаще это не происходит. Нет, надо семьей заниматься. Это важнее любых ролей.

Агния Кузнецова родилась в Новосибирске. Ее отец — художник, мать — педагог в Институте декоративно-прикладного искусства. В 2006 году Агния окончила Высшее театральное училище имени Б.В. Щукина. Играет в спектаклях театра «Практика» («Девушка и революционер», «Кеды», «Дознание»). Много снимается в кино. Самые известные роли — в фильмах Алексея Балабанова «Груз 200» и «Морфий» и Валерии Гай-Германики «Все умрут, а я останусь».