Когда в Москву приезжает Гранд опера, театралы загодя предвкушают удовольствие, и главный оплот классического балета редко разочаровывает.
 
Парижане были в числе первых кандидатов в гастролеры на отреставрированной исторической сцене Большого театра, но так уж сложилось, что полноценный спектакль первой привезла Ла Скала. Но не важно, что только сейчас; важно, что приехали. Родина и цитадель классического балета показала настоящую жемчужину, старинный балет «Пахита».
 
История: он родился в Гранд опера в 1846 благодаря Жозефу Мазилье, первую пару танцевали Карлотта Гризи и Люсьен Петипа, успех был ошеломительным. Неудивительно, что приехавший на службу в Императорские театры России младший брат последнего Мариус Петипа дебютировал с тем же балетом, а почти сорок лет спустя в 1882 поставил новую версию. Сюжет вполне балетный: выросшая в таборе юная аристократка спасает от смерти офицера, а затем обнаруживает собственное высокое происхождение. Хэппи-энд неизбежен, и он в виде свадебного гран па оказался самым живучим: его часто исполняли в театрах мира, включая Мариинский и Большой. С полной же версией оригинала дела обстояли хуже, даже в Париже. Нынешнюю гастрольную подновили специально к московскому турне, а поставил ее в 2001 году крупнейший специалист по старинным французским балетам Пьер Лакотт. Он, конечно, слегка мистификатор, ибо память старых балерин, вострги современников и лаконизмы в архивах не покажут всю картину. Но, сколько бы ни было в его постановке отсебятины, никто кроме Лакотта не умеет поставить старинный сделать балет так, чтобы на нем не блестели жирные мазки новодела. У него потрясающее чувство старины, нюх на верный жест и французское понимание стиля. Благоразумно объявив, что в своей «Пахите» он опирается на обоих авторов — Мазилье и Петипа — Лакотт обезопасил себя от нападок с обеих сторон.
 
Что получилось: чистая радость. Она раскладывается на два компактных действия, причем почти вся повествовательная часть содержится в первом, и счастливая развязка с гран па во втором заставляет удивляться краткости французов. Главный подводный камень старинных балетов, пантомима, в версии Лакотта и артистов Гранд опера оказывается упоительно прекрасной. Никакого занудства, все понятно, все очень смешно. Трогательно хороша сценка, где Пахита из-за шкафа подсматривает за решившими убить офицера Люсьена злодеями: вжик — ребром ладони по горлу и на небеса! Поиски заветного медальона в кружеве юбок (работы знаменитого художника по костюмам Луизы Спинателли), глубокий обморок при обнаружении высокой родословной, грациозное кокетство с будущим женихом — все это настолько легко переносит во времена оны, что начисто лишает ощущения времени.
 
Чистые танцы: выше всех похвал. Лакотт и господа артисты с шармом несут все прелести старинного прононса. Невысокие прыжки, точнехонькая партерная техника, трепетное внимание к деталям. Ожили присущие времени модные акценты, раз действие происходит в окрестностях испанской Сарагосы времен Наполеона, танцы цыган и военных сдобрены местным колоритом. В характерных танцах есть просторечные пятки и лукавая подбивка подъемом стопы, проглоченные балетом нынешним. Почтение к правде сцены полуторавековой давности сквозит даже в лирическом дуэте будущей пары: партнерша могла бы взлететь к небесам на высокой поддержке, но верность к стилю заставляет сдерживать возможности (тут стоит восхититься идеальной Пахитой Людмилы Пальеро и пылким воспитанным Люсьеном — Матиасом Хейманном). Лакотт же помимо лексики радует и фразеологией: любоваться можно не только движениям, но и рисункам танцам, возвращая себе утраченный вкус понятия «хореография» — «танцерисунок». Прихотливые, но прозрачные построения линий в круги, кругов в пересекающиеся диагонали, а диагоналей в симметричные танцевальные вихри радует глаз и оживляет чувство гармонии, как хорошо сыгранный Моцарт после Шнитке.
Собственно гран па не напрасно показалось кратким. Обычно с ворохом вставных вариаций оно выглядит терпимо только когда исполняется самостоятельно, и тысячу раз прав Лакотт, для финала полноценного спектакля убравший из него все вставные детали. Получилась внятная и абсолютно академичная кода действенного балета.
 
Безусловная ценность: внутритеатральная прикладная. Развенчан миф о «Пахите» как выгодном балете для женской части трупп — в нем обильны достоверно выглядящие мужские танцы. Безусловная ценность художественная — неминуемое «ах» французским стопам, «пятой» позиции и изящнейшим порт де бра, этим «ручкам гризеток» со старинных гравюр. Самое главное «ах» — не пропавшему под гнетом глобализма умению Гранд опера исполнять классический танец, danse noble, ключевое требование к которому — совершенство линий и движений, безусильное для восприятия зрителя. В «Пахите» Гранд опера нет напряжения. Нет каменных улыбок на лицах в сложных па и цирковых остановок перед трюком. Труппа танцует, а не работает балет. Чем, кстати, обескураживает нынешнюю публику Большого театра, тихо проспавшую все кружевные прелести французского стиля и проснувшуюся только к фуэтэ и большим прыжкам. Гранд опера напомнила, что даже в балете есть место изящному. Кто не смог, этого не увидел, но парижане и не навязывались.