В Гоголь-центре Введенского открыли заново.

«Елка у Ивановых» режиссера Дениса Азарова — спектакль для Гоголь-центра знаменательный. Во-первых, это первая премьера на Малой сцене (удачная работа Владислава Наставшева «Митина любовь» — перенос рижского оригинала на московские подмостки). Во-вторых, это пока единственная в России постановка пьесы Александра Введенского, классика абсурдизма и лидера ОБЭРИУТов. Наконец, в-третьих. «Елка» — идеальное доказательство мирного сосуществования заслуженных «гоголевцев» и дерзкой молодежи под руководством Кирилла Серебренникова.

Выбор произведения для спектакля, призванного явить миру «дружную труппу Гоголь-центра», если и вызывает вопросы, то ненадолго. Слишком много других появляется с началом действия. Пьеса, написанная в 1938 году, лишена логики. По сути своей это кровавая околесица, суть которой — показать смехотворность смерти как таковой. Смерть, смешная и страшная одновременно, подстерегает каждого. И если ужаса не избежать, то нужно его хотя бы отпраздновать. Чем главные герои этой нелепой истории и занимаются.

Между зрителями (публика сидит не рядами, как принято, а разрозненными «островками») вприпрыжку бегают «старые дети» 32, 76 и 82 лет от роду, дразнятся и ждут, когда родители вернутся из театра и принесут елку. Вдруг (внезапность — одна из главных примет абсурдисткой эстетики) 32-летняя девочка Соня начинает произносить скабрезности, нянька тащит ее в видавший виды шкаф с толстенными дверцами. Там они на минуту-другую запираются, слышен визг. Нянька отрубает голову воспитаннице. Но стоп — никаких трагедий. Перед несуществующим гробом Сони родители яростно займутся любовью, а сама убитая красным призраком (на ней алое платье) продолжит бродить по квартире. После покажут сумасшедший дом, в котором санитар посчитает себя ковриком, а врач будет стреляться с собственным отражением в зеркале. В финале состоится судебное светопреставление — пока судьи будут «судить да рядить», няньку-убийцу убьют выстрелом в голову.

Бред происходящего на сцене странным образом размывает границу между разными способами актерского существования. Театральный пафос старой гвардии и подчеркнутая отрешенность молодой прекрасно уживаются вместе. Абсурд — язык универсальный.

В финале, наконец, состоится елка. Праздник, огни, «детишки» в шапках с заячьими ушками... В этом подчеркнуто радужном веселье никто никому не будет нужен. И все захотят умереть. Когда горка трупов вырастет на маленькой сцене в дверном проеме, станет очень страшно и очень смешно. Какая же короткая и дурацкая это штука — жизнь. И какой жуткий новый абсолют — беспричинная смерть.