Дмитрий Черняков играет Вахтангова, а Илзе Лиепа — Айседору Дункан. 150-летие Станиславского на сцене МХТ будет далеко от традиционной юбилейной скуки.

Режиссер «Вне системы» поделился с «ВД» своими мыслями по поводу не залитого елеем, а живого и так до конца и не понятого Станиславского.

Когда я работала в Институте искусствознания, там, в кулуарах, мы называли Константина Сергеевича Станиславского — Кысей. Не от неуважения, а чтобы сбить фальшивый пафос. Расскажи, как ты ставишь спектакль про Кысю.
Честно говоря, я счастлив, что мне довелось проникнуть в огромный мир Станиславского – при подготовке этого вечера я залез в архивные документы, которые достали из мхатовских тайных комнат. Драматург Миша Дурненков прочел огромное количество материалов – и секретных, и общедоступных. Вынырнув из этого моря, Миша написал пьесу «Вне системы», которая своей четырехактной структурой повторяет пьесы Чехова и Горького. Это попытка рассказать о Станиславском через окружавших его персонажей.

Он сам на сцене не появится?
Его текст читает артист, но делает это довольно отстраненно. Понимаешь, сегодня нет такой фигуры.Мне же хотелось, чтобы не артисты изображали деятелей, а чтобы современные деятели произносили текст таких же деятелей прошлого. Но сегодня нет персоны, адекватной Станиславскому. Мы нарочно брали такие стороны его жизни, которые не слишком известны и которые расширяют рамки наших о нем представлений. Спроси о Станиславском любого обывателя, сразу вспомнят «Не верю!», «Театр начинается с вешалки» и… даже не знаю, что еще.

Еще назовут Чехова, Немировича-Данченко и ресторан «Славянский базар».
Ну да. Что такое «система Станиславского» не ответят даже профессионалы. Вокруг него много тайн и мифов. Мы ни коим образом не стараемся эти мифы разрушать, но пытаемся разыскать какие-то детали, которые говорят о нем как о человеке. Потому что прежде всего (во всяком случае для меня) – это огромный, мощнейший творческий организм, который всю жизнь служил театру. У нас сегодня это служение воспринимается как некий старорежимный языковой штамп. Но это не так! Люди, о которых идет речь в спектакле «Вне системы», именно служили театру.–

Приоткрой тайну: кто кого играет.
Леопольд Сулержицкий – Виктор Рыжаков, Вахтангов – Дмитрий Черняков, Айседора Дункан — Илзе Лиепа, текст Марии Андреевой читает Наталья Тенякова. Раскрывать дальше я не буду, могу только сказать, что какие-то персонажи у нас двоятся и даже троятся. Важно, что те, кто будет на сцене, имеют отношение к сегодняшнему актуальному театру. Все они связаны с Художественным театром либо судьбой, либо какими-то проектами, либо даже внутренним конфликтом, но все-таки связаны!

Тут в разговор с Серебренниковым вступает оказавшийся рядом композитор проекта Александр Маноцков: "Кира! Я начал делать трио советских пианистов – и подумал, что они в качестве материала должны использовать «Апассионату» Бетховена, потому что это «безумная, нечеловеческая музыка», которую любил Ленин..."

Музыка в спектакле будет живая?
Да, но единственный музыкальный инструмент – это пианино. Их на сцене будет шесть штук, и все разные.

Можно сказать, что ты хочешь ввести Станиславского в контекст сегодняшнего актуального театра?
Его не надо никуда вводить, это слишком самонадеянно!

Но им уже много лет подряд пугают студентов!
Вот это глупо. Эта жизнь и это отношение к искусству – один из самых высоких идеалов среди всего, что я знаю. Систему Станиславского надо изу чать, но ни в коем случае не делать из нее пустой тотем для молений. Потому что ад для Константина Сергеевича заключался в том, что его превратили в карательный инструмент, с помощью которого расправлялись с инакомыслием в театре. Документы, которые мы по этому поводу читаем, ужасны.

Ну, например?
Меня поразила записка, которая вышла из недр МХТ (цитирую неточно): «Отдел творческой работы просит прислать в МХТ директора – члена ВКП(б), который укажет линию партии и этим положит конец вредным идеям в теории Станиславского». Все это происходило еще при жизни Станиславского. Константин Сергеевич, как известно, путал ГУМ и ГПУ — на репетициях осаживал осмелевших артистов: «Перестаньте, нас всех заберут в ГУМ!» Но при этом прекрасно понимал, какой мрак надвигается на страну. А как тебе тот факт, что его родного племянника убили в застенках Лубянки, а самого Станиславского вместе с Москвиным арестовали в первые же дни революции? В общем, история его отношений с советской властью очень печальна.

И вместе с тем власти с ним считались: пока был жив Станиславский, Мейерхольда не арестовывали.
Его фигура была неким моральным критерием, он служил оберегом – не МХАТа, а театра вообще. Власти боялись, что он может громко сказать: моих учеников – не трогать! И не трогали. Возможно, у него были какие-то разговоры с властями, о которых мы не знаем, – ведь Сталин любил бывать в этом театре. Во всяком случае, это медицинский факт: Мейерхольд был жив, пока не умер Станиславский.

Второго основоположника теат

ра, Немировича-Данченко, в твоем спектакле тоже не будет?
Текст за Немировича будут читать несколько человек (ведь и у него было несколько ипостасей): драматург, театральный деятель и актер.

А кого сыграет Олег Табаков?
Он прочтет текст старого суфлера.

Говорят, «Вне системы» сыграют только один раз?
Боюсь, повторить это будет сложно, мы ведь собрали на одной сцене очень разных людей: режиссеров, танцоров, театральных деятелей, писателей. Это же как мандала — мандала строится долго и красиво, а потом разрушается. Но я надеюсь, вечер снимет канал «Культура» – и люди его увидят. Понимаешь, это все-таки вечер памяти. Он обращен не только к тем, кто в зале, но и к тому, чьей памяти он посвящается. Это для меня важно. И еще важно, чтобы в зале, кроме знаменитых режиссеров, съехавшихся со всего мира, сидели студенты.

фото: ИТАР-ТАСС