Любую трагедию современный театр превращает в фарс — Кама Гинкас доводит эту тенденцию до предела.

Программку «Шутов Шекписровых» украшает коллаж из картины Иеронима Босха «Корабль дураков». Ее персонажи получили лица артистов ТЮЗа, режиссер Кама Гинкас восседает на мачте в шутовском колпаке, а в воде барахтается художник Сергей Бархин. Ключ к замыслу спектакля дают его декорации. После парада-алле, во время которого два шута (Алексей Дубровский и Сергей Лавыгин) представляют зрителям пестрый театральный сброд, бархатный занавес открывает разъятый сценический короб: черная блестящаястена слева и две сходящиеся под прямым углом красные стены справа. Есть еще огромная труба, только она смотрит не вверх, а вниз — то есть этот корабль дураков перевернут вверх дном.

«Не подскажете, быть или не быть?» — обращается к публике Ромео, он же Гамлет, отправив Офелию в монастырь. Он же вручает Полонию транспарант с надписью «Полоний чмо». Вообще, картонные лозунги здесь в ходу — с ними то и дело выбегают из зала, намекая, конечно, на нынешние митинги. Однако общий пафос происходящего аполитичен: молодежь на сцене не пытается взглянуть на сегодняшний день через Шекспира, а просто развлекается, распевая хиты Рэя Чарльза.

Согласно Каме Гинкасу, разница между героями трагедий и комедий лишь в том, что одни служат шутами поневоле, а другие делают это своим ремеслом. Досадно, но балансирование между фарсом и трагедией актеры пока не освоили — они то скатываются в пафос, то в веселую тюзовскую кутерьму. Зная Гинкаса, можно предположить, что имелось в виду совсем другое — то ядовитое веселье, с которым, помнится, зависал над пропастью зрительного зала его черный монах, увлекая за собой беднягу Коврина. В «Шутах Шекспировых» это гибельное веселье передалось Игорю Балалаеву: его кровавый шут Ричард III обольщает картинно сопротивляющуюся леди Анну (Ольга Демидова) прямо на могиле мужа.

Покойника сбрасывают с носилок, тот на манер каменного гостя пробует подняться, спрашивая: «Я вам не мешаю?!», но парочка уже занялась друг другом. Другая удача — старый Лир и его шут. Игорь Ясулович почти падает на сцену, спускаясь по канату — видимо, из тех горних высей, где и положено обитать героям трагедий. А потом спешит напялить мятую бумажную корону с надписью «Лир». Пока шут (Евгений Волоцкий), смерив старца взглядом молодого циника, не скажет: «Башню у тебя, дяденька, снесло» — с такой узнаваемой интонацией, что в зале раздается хохот.
Хочется упомянуть Валерия Баринова, которому достались роли Герцога, Глостера и Просперо. Хотя трагический монолог Глостера, сыгранный по всем правилам старой школы, не совсем из той оперы, что задумана Гинкасом. Когда же Баринов, превратившись в мага Просперо, таскает за волосы взбунтовавшегося Калибана, начинает казаться, что все происходящее на сцене — лишь сон мага, во время которого духи острова вышли у него из повиновения. Вот он сейчас проснется, взмахнет палочкой — и все в этом запутанном спектакле встанет на место.

фото: Елена Лапина