На этой неделе в Большом театре сыграют и споют «Руслана и Людмилу» Михаила Глинки. У предварительной работы над новой версией главной русской оперы детективная интрига. Чтобы в Большом театре в очередной, одиннадцатый раз поставить классическую оперу, нужен стимул. И ГАБТ его нашел – в энтузиазме ученых-музыковедов, музыкальной неудовлетворенности дирижера Александра Ведерникова и подвернувшемся 200-летнем юбилее Глинки. Впрочем, юбилей 2004 года был бы не при чем, если бы не одно обстоятельство. Для отечественной культуры юбилеи – палочка-выручалочка: Министерство культуры на это дело легко выписывает средства.

Держаться корней

Год назад глава ГАБТа Александр Ведерников в интервью «ВД» объявил о «русских сезонах» Большого: пришло время ставить классиков-основоположников и освобождать их как от советской, так и от имперской эстетики. Начали «Хованщиной», вернули в Россию западную оперу Стравинского «Похождения повесы», а на магической сказке Глинки споткнулись. Партитура, которой пользовались несколько десятилетий, Ведерникова-музыканта не удовлетворила: опытный глаз спотыкается о видные только ему музыкальные противоречия.

Нашелся музыковед, который сумел это объяснить, – 58-летний профессор Евгений Левашев, специализирующийся на оперных реставрациях и практическом изучении музыки. Группе Левашева удалось выдать к премьере «Руслана» серию сенсаций.

Прежде всего, они лихо опровергли утвердившуюся версию о том, что оригинал «Руслана» сгорел при пожаре Мариинского театра в 1859 году, доказав, что оригинала вообще не было, а версия о пожаре – плод бурного воображения сестры Глинки. Композитор спешил закончить партитуру: Мариинский театр почему-то желал сыграть новую оперу Глинки в честь 6-летия триумфальной «Жизни за царя» – в тот же день, в тот же час. Спешка привела к тому, что все три прижизненные партитуры имеют различия, что естественно. Но более того – ни одна из них не признана окончательной и полностью авторизованной.

Каноническая партитура хранится в библиотеке Мариинского театра, но и она оказалась неизученной. Левашев установил по крайней мере два существенных упущения. В сцене полета Черномора есть незафиксированный удар тамтама, а знаменитое рондо Фарлафа «Близок уж час торжества моего» больше на 69 тактов. Купюра была аккуратно зашита ниточками, и с года премьеры «Руслана» эти ниточки никто не умудрился надрезать.

Вторая партитура оперы Глинки хранится в библиотеке ГАБТа, и, судя по формуляру, последний раз ее держали в руках до Великой Отечественной войны. Главным открытием стала никому не известная третья партитура «Руслана». Евгений Левашев нашел ее в Берлине, в архиве немца Зигфрида Дена, педагога и музыкального редактора Глинки.

Находка удивляет не столько тем, что в России о ней ничего не знали (с чего бы это немецкие архивисты, которые спасали рукопись от русских же бомбежек в 1945 году, должны раскрывать свои карты?), а тем, что метод поиска рукописи был до смешного прост. Быстро найти можно только то, что точно знаешь, где лежит. Левашев предположил, съездил в Берлин и моментально нашел именно то, что искал.

Бедная наука

Мораль этой истории в том, что научные открытия совершаются у нас «на пустом месте», в совершенно открытых архивах, всего лишь потому, что никому до сих пор не пришло в голову сколь либо серьезно погрузиться в проблему. Конечно, прижимистость российских архивариусов, которые сидят на материале, как собственники и душеприказчики, известна. Только недюжинный энтузиазм Левашева, а проще говоря, полезное в этой ситуации занудство и дотошность помогли раскрыть незашифрованные тайны.

Но еще больший парадокс – в берлинской партитуре, о существовании которой немецкие коллеги, менее прижимистые, чем русские, не могли не знать. Обнаружить берлинскую партитуру Левашев или любой другой музыковед его уровня мог в любой момент 10, 20, 30 лет назад – если бы имел элементарную возможность побывать в Берлине, заплатив за это не из своего тощего кошелька.

Левашев уже отметил чудовищное положение с партитурами Бородина и Даргомыжского. Одним словом, у ГАБТа будет еще много поводов для сенсаций. А уж юбилеев – и подавно.

Два странных слова

Научные открытия служат основанием для новой постановки «Руслана», в которой дирижер Ведерников постарается выдержать авторский стиль Глинки. Будущую работу известного петербургского режиссера Виктора Крамера связывают с двумя терминами: «semi-stage production» и «аутентичность».

Semi-stage – это впервые перенимаемый опыт европейских фестивалей, когда опера выглядит как нечто среднее между бедным концертным исполнением и пышной полноценной постановкой. А аутентичность – стремление приблизиться к оригинальному звучанию инструментов эпохи Глинки. Большой театр заменил некоторые духовые инструменты на специально изготовленные по старинным «рецептам», а также закупил в частных коллекциях «столообразное» фортепиано с клавишами чуть большего размера, старинные арфу и литавры.