Фонд Галины Улановой устраивает в «Новой опере» помпезный балетный вечер памяти великой русской балерины. Имя Улановой в России знакомо даже тем, кто не знает больше ни одного балетного имени. Современные богини танцуют иначе, иначе играют и совсем по-другому ведут себя в жизни, но живучесть мифа Улановой не зависит от смены идеалов. Скорее всего потому, что этот миф находится вне системы балетных условностей и может претендовать на место в десятке имен, определивших образ советской эпохи.
Ей была уготовлена жизнь в театре: отец и мать – артисты балета, он режиссер, она педагог. Ребенком она пропадала в классе, на репетициях и спектаклях; у матери Уланова выучилась ремеслу и только в выпускном классе школы попала в руки знаменитой Агриппины Вагановой. В Мариинском театре она дебютировала в той самой «Спящей красавице», в которой уснувшую ровно на век принцессу будит поцелуем прекрасный принц. Кажется, что всю свою долгую – 88 лет! – и по общим меркам звездную жизнь Уланова настойчиво не хотела просыпаться, живя в каком-то своем мире. Доступ туда она охраняла получше королевских пажей из старого балета.
Столица без церемоний забрала из Ленинграда лучшую балерину Кировского балета. И хотя она была не первой и не последней ленинградкой, «переведенной на более ответственную работу», ниточка старой театральной культуры, которую олицетворяла Уланова, с каждым разом становилась все тоньше и тоньше. Может, на Улановой она закончилась совсем. Она озадачивала не высокомерием, а замкнутостью, не снобизмом, а ненатужным благородством. «Подозрительная» материнская фамилия Романова наверняка не ускользала из анкет, но и без них была очевидна. Улановский танец знаменит тем, что очень редко фиксировал резкости позиций: она непостижимо «истаивала», на секунду продлевая движение, оставляла паузу или воздух, – чтобы лучше понять свою героиню. По единодушному свидетельству современников, она в жизни мало отличалась от себя на сцене.
В Большой театр Уланова пришла сложившемся человеком 33-х лет, то есть балериной, для которой уже слишком понятны собственные перспективы и возможности. Этот переезд перед самым окончанием войны фактически только узаконил ее лавры национальной героини. С фронта в театр приходили солдатские письма с фотокарточками Улановой, на которых она в белой пачке Лебедя олицетворяла ту самую непорочность, которую воин должен защитить. Ей признавались в любви и за нее дрались с врагом: впервые в советскую эпоху артистка балета уравнялась в праве на всенародную любовь со звездами кино Любовью Орловой и Валентиной Серовой.
Уланова перетанцевала всех положенных по рангу первой звезды Одетт-Одиллий и Жизелей, а еще всех необходимых для афиши комсомолок и красных китаянок Тао Хоа. С Улановой на щите Большой театр впервые выехал на большие гастроли на Запад, и именно ее Джульетте стоя аплодировали самые престижные в мире залы, а газеты пестрели заголовками о «русских, взявших всех в плен искусством». Ее никогда не «задвигали» на официальных приемах и церемониях – Уланова умела не только носить меха, но и быть сдержанно-любезной в самых сложных ситуациях.
В разное время у нее учились Екатерина Максимова, Людмила Семеняка, Надежда Грачева, Владимир Васильев. Успел к «великой молчальнице» и совсем молодой Николай Цискаридзе. При всем том последние годы она чувствовала себя не слишком нужной театру и подумывала о возвращении в Ленинград. У человека, которому при жизни поставлены памятники, есть особое представление о своей судьбе. Но участь «свадебного генерала» еще не самая трагичная для символов эпохи, тем более такой непростой, как советская. Через пять лет после ее смерти миф Улановой снова собирает вокруг себя звезд и новых зрителей.
