Моноспектакль Анастасии Бусыгиной «Анна» — это одновременно заклинание на великую любовь, молитва и плач. Актриса поднимет культ Анны Тимиревой и адмирала Колчака на новую высоту. Для нее это своего рода новая религия — религия большого чувства.

Анна Тимирева — Анастасия Бусыгина

Со своей великий любовью адмирал не смог бороться, а Анна Тимирева бороться просто не захотела. Оба, судя по письмам и воспоминаниям, были уверены, что происшедшее после их встречи, помимо исторического прочего, — расплата за грех прелюбодеяния. Колчака расстреляли большевики. Анна Тимирева осталась одна, проведя 50 лет в лагерях...

Анастасия Бусыгина, играющая Тимиреву, тоже одна. Но на сцене. Очевидно, что письма и воспоминания своих героев актриса выучила наизусть, приняла эту их любовь, как свою, и растворилась в образе Анны. В ее монологах столько чувства и страсти, что зритель поневоле смущается, слыша, как «Тимирева» обращается к своему адмиралу. То отчаянно зовет в страшном лагерном бреду «Саша, Саша», то разговаривает с ним, уже не живущим на земле, как с живым и близким, то захлебывается в собственных воспоминаниях. Как умалишенная твердит: «А помните, как я призналась вам в любви?».

Не совсем понятна оказывается здесь детская наивная восторженность, с которой Анастасия Бусыгина произносит фразы, вроде «вы тогда были женаты». Все-таки возлюбленная Колчака девочкой не была, и на момент встречи с ним, жила с мужем и растила сына. Однако актрисе видится другой образ. Она растворяется в собственных эмоциях и часто переигрывает, вряд ли отдавая себе отчет в том, что любовь Тимиревой очевидно не нуждается в подверждении всхлипами и заламываниями рук.

Впрочем, актрисе удалось почувствовать, что «та любовь была как крест», который надо было нести до конца. И она тоже распинает саму себя на сцене — корчась, как от боли, на голых досках пола.

Кстати, лаконичные декорации замечательны в этом спектакле. Как и работа художника по свету. Отдельными лучами, всполохами или солнечными пятнами, пробивающимися сквозь задник (окна лагерной камеры) он высвечивает терзания героини. Особенно сильно выглядит сцена, когда над Анной нависает ее собственная гигантская тень. Как прошлое, которое всегда будет с ней.

Несмотря на надрыв — а, вероятнее, именно из-за него — трагедии у Анастасии Бусыгиной не получилось. Тонкая грань между современным театром и давней историей, к сожалению, не выдержана. Особенно это становится очевидно в тот момент, когда актриса решается на смешение жанров. Находясь на сцене одна-одинешенька, она не только голосом, но и телом пытается рассказывает эту историю. Чего стоит один только пластический этюд «Тимирева на лагерных работах». Под звуки молота и наковальни, на фоне грязных задника, почти в темноте, она выделывает немыслимые коленца, призванные обозначить каторжный труд политзаключённых. Решение спорное.  И, к сожалению, оно не идет на пользу постановке. Равно как и  песни Дианы Арбениной.

Рассказать о любви двух аристократов  в эпоху беснующихся большевиков, только-только почувствовавших власть, современным языком почти невозможно. Материал сопротивляется. Миф о большом и светлом чувстве, пережившем время и расстояния​, должен остаться мифом. Как любовь Ромео и Джульетты, адмирала Нельсона и леди Гамильтон, Цезаря и Клеопатры. «Ибо крепка, как смерть, любовь».

Отдельное спасибо за участие в этом спектакле стоит сказать Григорию Тараторкину. Народный артист России ни разу не появляется на сцене в образе Колчака, он только озвучивает его письма к возлюбленной. Но с какой горечью и нежностью он произносит: «Пиши мне. Твои записки  — единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя». Тихому вкрадчивому голосу веришь сразу. И не нужно лишних телодвижений, вымученной страсти и уж тем более арбенинского надрыва.