– Агриппина Владимировна, когда вас называют актерской дочкой, обижаетесь или гордитесь?
– Раньше обижалась, а теперь вот горжусь. Почему династии врачей, учителей или слесарей обычно ценятся, а актерские династии пренебрежительно называют «семейственностью»?! Моя мама, которая в прошлом была актрисой, говорит: «Граня, если на детях природа отдыхает, то будем считать, что она отдохнула на мне». А мои дедушка с бабушкой были звездами в провинции – в Астрахани и Краснодаре. У нас в «Сатириконе» есть заведующая труппой Надежда Михайловна Клинцова, родом из Астрахани, которая их до сих пор помнит. И меня, как мне кажется, любит за то, что я их внучка, а не дочка Владимира Стеклова.
– Когда ваши родители переехали в Москву?
– Папу пригласили в Москву в начале 80-х – он стал артистом Театра имени Станиславского. А маме при переезде пришлось сменить профессию – сейчас она главный администратор вахтанговского театра.
– Если бы вы не стали актрисой, то куда бы пошли?
– Может быть, стала археологом – мне очень нравится что-то раскапывать и постепенно вытаскивать на свет. Мне с детства не приходило в голову, что можно заниматься не театром. Хотя в ГИТИС я поступила только со второго раза.
– По окончании мастерской Марка Захарова было бы естественно пойти в Ленком…
– В «Сатириконе» мне сказали столько хороших слов, что я подумала: от добра добра не ищут. И теперь я уже не представляю своей жизни без этого театра.
– Первым спектаклем была «Трехгрошовая опера» Владимира Машкова?
– Да. Это была эпизодическая роль, мой маленький дебют на большой сцене. Второй спектакль с большой ролью – «Кьоджинские перепалки». Константин Аркадьевич Райкин сделал его специально для молодежи «Сатирикона». Для Григория Сиятвинды он тоже был первым большим спектаклем.
–
В «Макбетте» вам не страш-
но играть ведьму?
– Нет, я не суеверна. Хотя, конечно, если что-то случается, начинаешь думать: может, «Макбетт» виноват. Когда спектакль выпускали, было много травм. Максим Аверин разбил голову, у моего мужа в руке взорвался факел, Гриша Сиятвинда проткнул себе руку мечом, я упала со стола – ударилась позвоночником, синяк был во всю спину. Хотя, мне кажется, такое всегда происходит, когда готовится хороший спектакль.
– Вы играете в скандальной антрепризной «Трактирщице» Виктора Шамирова. Бурное негодование газетной критики вызвала интермедия, где вы с Татьяной Кравченко декламируете Ахматову и Цветаеву сиплыми голосами, с украинским акцентом.
– Ну-у, то, что было после «Трактирщицы», – это была не критика, а прямые оскорбления… А как иначе мы могли читать эти стихи – мы ведь читали их от лица персонажей, провинциальных актрис?! Я, кстати, видела эту сцену со стороны, когда мою роль играла Олеся Железняк, – было очень смешно и убедительно. Во время каждой «Трактирщицы» я стою за кулисами, смотрю сцену обеда и любуюсь, как играет Валерий Гаркалин. В этот момент он для меня – клоун в самом высоком смысле слова.
– Вы себя считаете только клоунессой? Разве вам не хочется сыграть героиню – томную, надменную красавицу?
– Мне кажется, что быть клоунессой это (с восхищением) верх совершенства! Не представляю своей роли без юмора. Я и в жизни не могу общаться с людьми, у которых это чувство отсутствует. Юмор выдает в человеке ум, самокритичность, легкость и даже в чем-то трагичность натуры. А актеру юмор дает необходимый объем образа. Роль «голубой» героини, серьезной и страдающей, мне неинтересна.
– А как вы справляетесь с ролью телеведущей в передаче «Сценограмма»? Там нужно рассказывать о театре с серьезным видом.
– На ТВ мне пока очень тяжело. Получаю огромное удовольствие, общаясь с такими людьми-планетами, как Ульянов, Джигарханян, Маковецкий, Суханов, Райкин… Тем не менее освоиться не могу до сих пор. Это новая профессия, неактерская. Ты сидишь перед камерой, должен воздействовать на миллионную аудиторию и в то же время ничего не играешь. Свой образ – образ ведущей – я до конца не придумала. Пока это синтез меня и не-меня. Потому что я – это лохматая, часто ненакрашенная, вечно спешащая. А в телевизоре у меня все аккуратно, строго, волосы убраны в пучок.
– А что вам сейчас хочется сыграть в театре?
– Ну как можно назвать что-то одно?! Очень хочу сыграть Грушеньку в «Братьях Карамазовых», хочу сыграть Шекспира – любую роль во «Сне в летнюю ночь» и исторических xрониках. Моя давняя мечта – Соня из «Дяди Вани». А как можно обойти вниманием Островского? Вот сейчас Константин Аркадьевич должен выпускать «Доходное место» – я там не занята и жалею. Я и в пьесах Володина хочу сыграть – я в него влюбилась еще в институте.
– Получается, что вся ваша жизнь проходит в театре. Гримерная вашего мужа расположена рядом с вашей. А как же сын?
– Боюсь сглазить, но у меня хорошая семья. Мне кажется, женщина по-настоящему счастлива, когда она любима и у нее есть дети. Карьера не должна делаться в ущерб семье. Я не из тех людей, кого в профессии стимулируют личные несчастья. Пусть я мало времени провожу с сыном, зато в свободный час мы обрушиваем друг на друга шквал информации и эмоций!
– А сколько ему лет?
– Даниле скоро будет десять, а Машке (это Володина дочка) – скоро девять. Еще у нас есть маленькая Глаша – папина дочь от нового брака, моя младшая сестра. Это отдельный персонаж.
– А как вы выходите из положения, когда у вас спектакль, а у сына температура?
– Меня от такого выбора пока Бог уберегал. Я родила, учась на втором курсе РАТИ, абсолютно без ущерба для учебы. Играла до последнего дня, через месяц вернулась в институт. Мне очень помогали родители, особенно мама. А сейчас Данила уже остается вдвоем с Машей, и мы больше переживаем за них, чем они от своей «брошенности».
– Когда дети приходят в театр смотреть на папу и маму, что они потом говорят?
– Данила у нас театрал, он влюблен в спектакль «Макбетт». Для меня загадка, почему эта постановка так нравится детям. Сын видел все мои спектакли, хотя он не «закулисный ребенок» – от этого я его стараюсь оградить. После спектакля он всегда высказывает мне свои соображения.
– Вы верите в жребий, в судьбу?
– Да, конечно. Суворов говорил, что Фортуна – это лысая баба, но у нее есть длинный чуб. Она крутится, а оказавшись с тобой лицом к лицу, взмахивает чубом и опять поворачивается. И вот надо успеть схватить ее за чуб.
