На Чеховском фестивале именитый тайваньский хореограф показал балет, в котором русскую драму танцуют под барочную музыку по законам восточной философии.

«Шепот цветов», режиссер — Лин Хвай-мин. Фото: Liu Chen-hsiang

Театр танца Clowd Gate — национальное достояние Тайваня. И никакой всемирно известный русский балет ни Большого, ни Мариинского — подобного признания в своем отечестве не получил. В честь театра на острове названы день и улица. В 2008 году огонь уничтожил репетиционные помещения театра, костюмы, реквизит, архив. На восстановление собирали всем миром, и насобирали ни много, ни мало 12 миллионов долларов. Но это так — маленький исторический экскурс для понимания значительности происходящего.

На Чеховский фестиваль в Москву Clowd Gate и его основатель хореограф Лин Хвай-мин привезли двухактную постановку «Шепот цветов», вдохновленную «Вишневым садом». Впрочем, литературный первоисточник, если о нем не знать, угадать в этом зрелище довольно сложно. Невероятно красивый и драматичный балет исполняется соло, дуэтами и хореографическими группами под виолончельного Баха. В первом акте танцоры движутся по сцене, густо осыпанной лепестками орхидей, вздымая живописные розовые вихри. На романтические пары при большом желании можно спроецировать любовные линии из «Вишневого сада», однако по сути своей эти картины абсолютно медитативны и предназначены для отстраненного любования, как цветы сакуры.

«Шепот цветов», режиссер — Лин Хвай-мин. Фото: Liu Chen-hsiang

Во втором акте тональность зрелища и танец кардинально меняются. В мрачном сером пространстве, подсвеченном металлическими бликами зеркальных ширм, полуобнаженные танцоры больше не поражают гуттаперчевой плавностью движений — они мечутся и бьются в агонии. Вместо розовых лепестков по сцене летят клоки то ли шерсти, то ли волос. Тотальная гармония сменяется тотальной дисгармонией, на смену космосу приходит хаос. Неизменным остается только звук струны — а вернее, четырех виолончельных струн.

«Шепот цветов» исполняют двадцать танцоров, чрезвычайно техничных и, кроме того, очаровательных. Эстетизм здесь на высоком градусе — не только в «милом» первом акте, но и во втором, где яростно-болезненный танец мужчин и женщин, едва прикрытых разодранным бельем, перетекает в картину свального греха в босхианском духе. Рельефные сплетения тел в хореографии Лин Хвай-мина абсолютно лишены сексуальности и гипнотизируют замысловатыми графичными формами, перетекающими одна в другую. На эмоциональном уровне это весьма холодное зрелище. Вероятно, в духе восточной философии, которая признает чувственную красоту цветущей сакуры оборотной стороной обнаженных зимой вишневых стволов, а созерцание того и другого — способом погрузиться в себя.