Если на сцену водружен массивный видеоэкран, а актеры хрипло выкрикивают текст Достоевского — почти наверняка вы попали на спектакль Франка Касторфа, лидера восточноберлинского театра Фольксбюне, известного шутника и провокатора, поклонника русской классики и левого антитоталитариста.
Касторф в своем цитаделеподобном театре на площади Розы Люксембург переставил всего Федора Михайловича, вероятно, побив мировой рекорд по производству сценической достоевщины. Однако московская публика каким-то загадочным образом ни одного из образчиков его фирменного театра не видела. В 2003 Фольксбюне приехал в Москву с «Мастером и Маргаритой», а на нынешний Чеховский фестиваль — с международной, специально к юбилею Чехова приуроченной копродукцией «В Москву! В Москву!» по непременным «Трем сестрам» и куда более неожиданному рассказу «Мужики».
На сцене разместили сколоченную из досок веранду (без всякого дома) по правую руку, дощатый же сарай, на который явно не хватило материала, — по левую, ну, и в центре — здоровенный экран, непременный атрибут касторфового театра. Сюда шустрый оператор «сливает» действие спектакля, происходящее в дальних закутках, а также крупные актерские планы.
Режиссер с видимым утомлением и нескрываемой скукой разыграл первую сцену, заставив артистов скоренько отчеканить хрестоматийный текст. Благовоспитанные люди, которые ведут неспешные беседы и мечтают о будущем — ему не интересны. Поэтому семейство Прозоровых и их гости превратились в карикатурных болванчиков, а подрезанный первый акт «Сестер» — в сущий фарс. Чего стоил один только англоговорящий Кулыгин (Сэр Генри), напоминающий помесь андроида из «Звездных воин» с Бастером Китоном.
В конце концов, на смену рвущимся в Москву аристократам пришла компания из народа — из чеховских «Мужиков», рассказа о мутной деревенской жизни, невежестве, побоях и прочих патриархальных «радостях». Тут Касторф уловил некоторые совпадения с «Сестрами» — например, маниакальное увлечение героев столицей или пожар. Но главное, конечно, — приятную его сердцу достоевщинку, обнаружившуюся в среде обитания и образе жизни многочисленного и весьма недружного крестьянского семейства.
Густонаселенное общежитие, сопряженное с проблемами домашнего насилия, алкоголизма и тотальной истерией, — таков излюбленный театральный предмет немецкого режиссера. «Мужики» стали проводником, позволившим распространить эту атмосферку на чеховскую пьесу, в которой уже никому не светило «обедать, просто обедать».
Действие в спектаклях Касторфа, как правило, развивается по следующей траектории — бодрая завязка, порой шокирующая, но почти всегда внятная; затяжной дурдом; и наконец — очень медленный финал. В принципе, с гибридом «Сестер» и «Мужиков» так все и случилось.
Зрителям сразу — без обиняков — продемонстрировали, насколько далеки от реальной жизни обитатели прозоровского дома и как в этой самой реальной жизни все происходит. Далее тема получила, скажем так, развитие. Соленый играл на струнном инструменте, сделанном из спутниковой антенны; Вершинин (Милан Пешель) рассказывал, как его жена отравилась Циклоном Б; мужики тушили пожар, а их показывали в новостях по Первому каналу; Ольга, Маша и Ирина изображали ведьм из «Макбета»; Андрей сверкал татуировками с профилями Ленина и Сталина на груди; Наташа (Катрин Ангерер) медленно, но верно шла к абсолютной власти и в конце концов получила место на троне.
Образы Франка Касторфа родятся не на пустом месте, у каждого из них есть прочная социо-политическая или литературная основа, однако в их бесконечном мелькании, спутанных в колтун сюжетных линиях и смачной отсебятине родится единственное ощущение — злого режиссерского умысла, направленного на убийство зрительского мозга. Удивительно то, на каком ядреном позитиве всегда заканчиваются его спектакли — самые длинные, самые невыносимые. Горстка оставшихся в зале энтузиастов и мазохистов аплодирует истово и самозабвенно, улюлюкая и радостно присвистывая. То ли все просто так радуются финалу, то ли что-то в этом немецком монстр-сакрэ все-таки есть.
Однако обнаруживать это «что-то» лучше все-таки, когда режиссер берется за другой материал. Ставить «Три сестры» о том, что эти три сестры и их знакомые — просто высокопарные идиоты, которые довели страну до Сталина, можно — но стоит ли? И зачем искать Достоевского в Чехове, когда его гораздо больше в самом Достоевском? Впрочем, надо отдать должное — чувство юмора и чувство времени Касторфу не изменяют никогда. Его спектакли всегда злободневны до зубной боли, а актеры — хотя и разговаривают истошными криками — умеют порой прохрипеть какой-нибудь монолог с большим чувством.
