Чеховский театральный фестиваль открывается спектаклем радикала Франка Касторфа «В Москву, в Москву!». Можно поручиться: такого Чехова мы еще не видели!

Лауреат всех мыслимых театральных премий Франк Касторф очень любит русскую литературу. В 2003-м, когда Москва увидела его «Мастера и Маргариту», поборники классического театра чуть не задохнулись от возмущения. Героев Булгакова Касторф переселил в сегодняшнюю Германию. Геллу играла украинка, по слухам, подобранная режиссером с берлинской панели. Легендарный Мартин Вуттке (Гитлер в «Бесславных ублюдках» Тарантино) в роли Понтия Пилата то и дело разражался нецензурной бранью. Иван Бездомный мазался экскрементами...

А теперь представьте шок наших критиков, когда Касторф заявил, что хочет поучаствовать в чеховских торжествах и уже придумал спектакль, в котором объединит персонажей пьесы «Три сестры» и рассказа «Мужики». При этом он не скрывал, что его страшно раздражает, когда Чехова изображают добрым доктором. Да и вообще давно хотел доказать русским, что Чехов еще пореволюционнее Горького.

В общем, есть основания полагать, что спектакль Касторфа «В Москву, в Москву!» опрокинет все клише, которыми оброс Чехов. Любителям авангарда стоит запастись билетами, а поборникам классического театра — остаться дома. Накануне визита в Москву Касторф поделился с «Вашим досугом» своими мыслями о будущем спектакле.

Почему вы решили объединить столь разные чеховские произведения?
В «Мужиках» происходит почти то же, что и в «Трех сестрах». Героиня «Мужиков» Ольга, насмотревшись на крестьянскую жизнь, так же рвется в Москву и наверняка туда попадет. Неизвестно, правда, как она будет там выживать — может, пойдет на панель, но она куда более деятельна, чем сестры Прозоровы... Вот такие контрасты интересуют меня в Чехове. Когда ставят его пьесы, забывают, что топор, которым рубят вишневый сад, это еще и оружие. А я не забываю. Я по складу бунтарь, гармония меня мало интересует.

У вашего театра непростые отношения с критикой...
Знаете, есть изречение Гете: «Прибей эту собаку — это рецензент!» В статьях теперь обсуждают платье моей подруги, но не пишут о сути спектакля. Во времена Брехта критики лучше знали материал — потому и появлялись умные статьи. А сейчас никто не возьмет на себя труд прочесть, скажем, роман Лимонова «Это я, Эдичка», по которому я поставил спектакль Fuck off, America — потому немецкая критика его и обругала. Зато они с большим удовольствием идут на «Трех сестер» — об этом легко написать, не готовясь.

Но еще несколько лет назад берлинские критики вас превозносили...
Изменилось время. Сегодня в Берлине все определяется словом cool — «прохладно». А раньше было «горячо» и «холодно». Впрочем, работа дает мне возможность преодолевать собственные неврозы и получать удовольствие — путешествовать по миру. Приехать, скажем, в Россию, познакомиться с симпатичными а-ля чеховскими женщинами. Такие, знаете, привилегии у моей профессии — совсем как в эпоху рококо.