Мхатовскую работу уже загодя окрестили самой актуальной постановкой сезона. Но и после премьеры это определение остается правомочным. Режиссеру Кириллу Серебренникову действительно многое удалось. Зритель добровольно становится заложником театрального действия, которое приковывает его с силой, свойственной лишь экстренным выпускам теленовостей.

С этой премьеры можно вести отсчет новой эпохи социального театра в России. Современная пьеса, свежая, еще девственная, подхвачена с пылу с жару. Она вырвалась на подмостки и разрушила представление об искусстве как об игре в кубики или бирюльки, бесполезной и бесплодной игре. Театр устал быть самым консервативным из искусств, а зрителю осточертело созерцать на сцене уходящие мгновения прекрасного. Рецепт излечения сцены от лишая традиций – в припарках свежеиспеченной публицистики.

Братья Пресняковы зафиксировали наш мир в нескольких драматических новеллах, ненавязчиво связанных друг с другом. Все в пьесе не просто узнаваемо – кажется, любой человек из зала мог бы «накидать» драматургам такие же сочные примеры из будничной жизни.

Мама ругает своего «картавого урода» за то, что тот не знает дней недели. Менеджер по персоналу орет на подчиненных. Женщина требует насилия в постели. Старушки во дворе соревнуются в шовинизме. Паренек на качелях засвечивает на их лбах красный лучик, словно со снайперской винтовки.

Художественный театр осмелился заговорить на опасные темы. О том, что прежде чем рассуждать об исламском экстремизме и бороться против терроризма в мировых масштабах, имеет смысл обратить внимание на терроризм ближний – бытовой террор, домашнюю агрессию. Ту жестокость, которая стала привычной. Жестокость, кажущуюся естественной, закономерной и необходимой – вроде той, что допускается при воспитании детей взрослыми. «Терроризм», пожалуй, говорит еще и о том, что поздно нас спасать от террористов и политиков. Где бы найти волю защититься от самих себя?!

О недавних трагических событиях, о терроризме большом и серьезном напоминают только камуфляжные костюмы солдат и финальная мизансцена, в которой все герои надевают на себя странные приспособления: нечто среднее между демоническими крыльями и исламскими полумесяцами, словно пронзающими тело.

Колорит спектакля металлический, военизированный и животный. Над сценой вычурная алюминиевая конструкция, напоминающая хребет зверя. Последняя сцена идет в самолете, где главный герой признается в том, что взорвал подъезд вместе с изменившей ему женой. Актеры раскручивают огромный винт, завершающий «хребетную» конструкцию. Имитация взрыва и пламени, и самолет не взлетает. «Но разбит твой позвоночник / Мой прекрасный жалкий век», – вспоминаются слова Мандельштама, еще в 20-е назвавшего эпоху «веком-волкодавом». С переломанным хребтом тело обез­движивается.