Спектакль во многом уникален. Он хранит в себе всю незаурядность артистической личности Олега Ефремова. Сходив на «Трех сестер», можно понять, кем был и что переживал – нет, не Чехов, а именно Олег Ефремов, актер и человек. Актеры в спектакле, не утрачивая ни доли своей узнаваемости, вдруг становятся ужасно похожими на чеховских героев. Андрей Мягков со своим заполошным бодрячеством, ласковой улыбкой и убийственным занудством – вылитый Кулагин. Вячеслав Невинный – неприкаянный и уютный старик, уставший от своей никчемности и еще больше уставший сострадать другим – самый что ни на есть Чебутыкин. Виктор Гвоздицкий – беззащитный, трогательный – сразу видно, Тузенбах. Быть ему постылым женихом, которого убьют еще до свадьбы.
Ефремов никому ничего не придумывает – никаких специальных красок, пристроек, дополнительных смыслов. Неотрывно следишь, как у Дмитрия Брусникина – Андрея – с каждой сценой усиливаются жалкие повадки врожденного подкаблучника. Потрясает – буквально ничем – Вера Сотникова в роли Маши. Женщина, обреченная маяться в глуши с нелюбимым любящим человеком. Сотникова просто слоняется по сцене, просто молчит и просто плачет – но каждую секунду понятно, что именно так выглядит человеческое горе.
В этом спектакле все чеховские герои с огромным трудом общаются напрямую, глаза в глаза. Им проще посылать реплики в пустоту, говорить, когда их никто не слышит или не слушает. Одиночество, вошедшее в привычку и разъевшее душу, заполняет собой все пространство. Вдруг становится видно, как рифмуются судьбы Андрея, Кулагина и Тузенбаха, которых не любят их женщины. Вдруг замечаешь, что три сестры – три стадии несчастья. У Ольги нет никого, и она живет в «замороженном» состоянии. У Ирины – двое влюбленных, но они ей не нужны. Она просто в отчаянии. У Маши есть двое мужчин, каждый из них ей по-своему принадлежит. Но и это плохо.
Ефремов завершил свою биографию странно – легким спектаклем о человеческом несчастье. Люди остаются один на один с жизнью, которая их не устраивает, и ничего не могут с этим поделать. Это и есть самое универсальное понимание несчастья. Как мудрый, гуманный человек, Ефремов не стал ни иронизировать, ни героизировать, ни эстетизировать. Он искренне выразил ощущение бездонного и непреодолимого драматизма бытия. Такой спектакль мог поставить человек, хорошо понимающий жизнь и всегда готовый смотреть ей в лицо.
