.jpg)
Дети известных родителей иногда меняют фамилию. У вас никогда не было такого желания?
Какой смысл? Все равно ведь не сработает — все начнут говорить: а, так это она, просто фамилию сменила... Хотя мне вообще-то все равно, что обо мне говорят. Вот, скажем, когда я еду с фильмом во Францию, приходят зрители, которые не знают, кто мой отец. И я на таких зрителей и ориентируюсь — просто из чувства самосохранения, поскольку папа — это моя данность. С этой фамилией или с другой, но творчеством надо заниматься совершенно не потому, что ты чья-то дочь. Им вообще надо заниматься, только если ты без этого не можешь.
Вы начинали как балерина. Не могли без балета?
Не помню уже, что на меня повлияло, но с пяти лет я хотела быть балериной. И упорно воплощала свою мечту в реальность. Родители пытались отговорить, но меня не пугали трудности, вся эта школьная муштра... Хотя, скажу вам, в каком-то смысле легче, когда ты с детства знаешь, чем хочешь заниматься, — у тебя нет проблемы выбора. Но своим детям я не собираюсь что-то навязывать. В Большом театре я проработала восемь лет. И ушла, причем довольно давно — уже лет пять в кино снимаюсь. И честно говоря, не жалею. Но я по-прежнему могу танцевать — надеюсь это продемонстрировать в «Агате».
Получается, вы покинули балет ради карьеры киноактрисы?
Я вдруг осознала, насколько маленьким винтиком являюсь в системе Большого — во всех смыслах — театра. И еще я поняла, что не готова выходить на пенсию в 38 лет. И что хочу знать и уметь еще что-то, кроме балета. В общем, мне хотелось развивать свои возможности, чему-то учиться. Так что переход в кино был для меня довольно естественным. Ведь в кино, как в балете, можно многое выразить без слов. Правда, в кино есть возможность дублей, монтажа, а, скажем, в драматическом театре этого нет — тут нужно появляться перед зрителем полностью готовой. Поэтому «Агата» — очень опасный и очень важный для меня опыт. Целый час на сцене — в одиночестве. Линор Горалик написала философскую сказку о восьмилетней Агате, которая пошла в темный лес, встретила там беса и едва не поддалась на его искушения.
Трудно играть ребенка?
А я и не играю ребенка — я рассказываю историю, превращаясь во всех персонажей сразу, причем делаю это с помощью пластики. Слово и танец в спектакле дополняют друг друга: рассказ ведется несколько отстраненно, а эмоции выражаются через танец. В афише значится: спектакль «для взрослых от семи лет». По-вашему, он будет понятен детям? У меня две дочери, три года и семь лет. И работу над «Агатой» я начала с того, что прочитала текст пьесы старшей дочке. Она прослушала его от начала до конца, не отрываясь — тогда я окончательно решила, что буду это играть. Детей труднее обмануть — им либо интересно, либо нет. Каждый спектакль надо играть так, будто играешь для детей — в смысле живого контакта с залом. Мне нравится, как написана «Агата» — в ней к детям относятся как к равным, и это очень правильно. Я вообще думаю, что у нас много проблем из-за того, что к детям нет уважения. А потом они вырастают не то чтобы агрессивными, но все время ждущими от мира подвоха.
А отца на премьеру позовете?
Конечно!
Вы не волновались, когда он смотрел «Сказку про темноту»?
Волновалась, хотя у нас очень спокойное, вдумчивое отношение к тому, что мы оба делаем. Я к папе обращаюсь за советом, но стараюсь делать это нечасто — чтобы не особенно его терзать.
