На носу самая непредсказуемая премьера Большого театра – знаменитая опера австрийца Альбана Берга «Воццек».

За трагедию солдатика, ставшего жертвой невыносимо-пошлых житейских обстоятельств, взялся Дмитрий Черняков. «Ваш досуг» поговорил с режиссером о музыке, Париже и насилии над собой.

Дмитрий Черняков

В свои неполные 40 лет Дмитрий Черняков — один из наиболее востребованных оперных режиссеров мира. Этому крайне закрытому человеку, обстоятельному и экстравагантному, в Европе доверяют больше, чем в России. Однако и наш артистический мир признал: есть, кажется, пророк в своем отечестве. Черняков – единственный оперный режиссер, на спектакли которого в Москве ходят не только музыкальные, но и театральные критики. Среди публики ярых противников и восторженных поклонников у него — пополам.

Дмитрий Феликсович, чья была идея поставить «Воццека» в Большом – ваша или дирижера Теодора Курентзиса, который будет с вами работать?
Это совместная идея Большого театра и моя. Она связана с моей любовью к этой опере и, с другой стороны, с желанием театра поставить что-то нетрадиционное. Теодор примкнул к этому сюжету немного позже.

Русским зрителям музыка Берга непривычна. Вы не боитесь, что они ее не воспримут?
Я ничего не боюсь. Состав очень сильный. Наши и зарубежные исполнители — из Германии, Австрии, Польши. Многие русские певцы выучили сложнейшие партии на немецком языке — атональные и с очень сложным ритмом. Если бы я сам не услышал на музыкальных репетициях – не поверил бы, что так здорово это может звучать. Раньше мне казалось, что русским певцам такая музыка противопоказана.

А если все-таки публика не поймет?
Все всё поймут, там все будет очень прозрачно. Действие перенесено в наше время. И музыка сильно воздействует.

Про постановку «Воццека» уже ходит анекдот: все двери запрут и гнать будут без антракта.
«Воццек» в любом случае идет без перерыва. Там три действия по 30 минут. Его всегда ставят без антракта.

Как это вообще бывает: вам заказывают «Поставьте нам это!» или спрашивают «Что бы вы хотели у нас поставить?»
По-разному. Есть заказы, а иногда дают полный карт-бланш. Но когда что-то заказывают, в любом случае спрашивают: «Хотите ли вы это поставить?» Иногда мне что-нибудь предлагают, а я отбиваюсь, объясняю, что мне это не надо, хотя сами театры эти для меня интересны. Есть одна опера, которую мне неожиданно предложили поставить сразу три театра. И все трем я ответил: не могу, потому что не чувствую ее и даже как-то не люблю.

Что за опера, если не секрет?

«Набукко». Я не представляю себя постановщиком этого произведения. Это было бы ужасное насилие над собой.

Какие ваши спектакли сейчас можно посмотреть в Москве?
Только «Евгения Онегина» в Большом театре.

А «Похождения повесы» Стравинского?
Нет, не идет уже года три или четыре. Но видеостудия Большого снимает все премьеры, так что при желании «Повесу» можно увидеть. А «Евгений Онегин», записанный во время гастролей Большого театра в Париже, выпущен, но, к сожалению, продается только в Европе. Что с версией для России — пока непонятно.

Что ставили в прошлом сезоне? Вы время от времени как-то теряетесь из виду.
Ну и слава богу… Прошлый сезон был не очень интенсивный. Я поставил полтора спектакля. Полтора – потому что это одна и та же постановка «Макбета» Верди в Новосибирске и Париже.

В чем разница этих двух постановок?
Внешне спектакли ничем не отличались, одни и те же декорации…

В Париже, наверное, интереснее оперы ставить, чем в Новосибирске?
В Париже я был тысячу раз. Для меня в этом нет никакой романтики. Просто для новосибирского театра «Макбет» был экстраординарным событием. А для парижского — очередной спектакль в репертуаре… В чем еще разница? В том, что Парижская опера меня измучила своими забастовками. Профсоюзы во Франции всюду занимают главенствующее положение, не исключая театр. До такой степени, что люди, кажется, иногда забывают, для чего он вообще существует. За две недели до назначенной даты премьера «Макбета» оказалась под вопросом из-за забастовки небольшого профсоюза техников сцены. Они требовали принятия официального закона о сохранении зарплаты даже в те периоды, когда бастуют.

Может, справедливо?
Но театр же терпит убытки — отменяются спектакли, публика сдает билеты… В Париже было очень много всякого забавного абсурда. Но спектакль в конечном счете получился неплохим. В Париже пели мировые звезды — Феруччо Фурланетто, Виолета Урмана. Французский «Макбет», кстати, тоже выйдет на DVD.

Возвратимся к «Воццеку». Когда делаешь такую тяжелую по содержанию вещь, это как-то отражается на жизни?
Чем это «Воццек» тяжелее «Макбета»??!

В «Макбет» все-таки музыка Верди. Она мелодичная.

А у Берга музыка тонкая. Но я же все время ставлю что-нибудь такое, что показывает нерадостную сторону бытия. Это уж моя работа такая.

Сегодня отношения дирижера и режиссера складываются непросто… Вот вы можете о чем-то попросить дирижера? Например, играть музыку в полтора раза быстрее?
Да я не только могу попросить о чем-то дирижера, но и более того! Тот же Даниэль Баренбойм во время постановки «Игрока» в Берлине сам меня спрашивал, всё ли меня устраивает в тех темпах, в которых он играет. Мы каждый эпизод обсуждали.

Вы уже всюду заявлены как постановщик спектакля «Руслан и Людмила», которым торжественно откроется основная сцена Большого театра. Вас греет эта перспектива?
Нечего еще про это говорить. Это же 2011 год. Слишком много слагаемых в данной ситуации, и кто знает, как они скомпонуются. И одно из самых определяющих – ремонт, который, допустим, может просто не закончиться к этому времени. Так что «Руслан и Людмила» пока в ближайшие обсуждения не входит.