В театре “Современник” завершаются репетиции нового спектакля под названием “Селестина”. Пьеса написана маститым российским драматургом, екатеринбуржцем Николаем Колядой по роману-драме испанского писателя XV века Фернандо де Рохаса. Постановку осуществляет сам автор, и это уже его второй спектакль на сцене “Современника” (первая постановка – спектакль “Уйди-Уйди” – вышла в 2000 году). Главную героиню, колдунью и сводницу Селестину, играет Лия Ахеджакова. Селестина, обладающая магической силой ворожбы, помогает влюбленному Калисто добиться ответного чувства у красавицы Мелибеи. Однако финал истории печален: молодые люди погибают, гибнет и сама Селестина. Премьера спектакля назначена на 13 апреля. А пока режиссер и драматург Николай Коляда отвечает на наши вопросы.

– Николай Владимирович, почему же все-таки “Селестина”? Зачем переписывать Фернандо де Рохаса?

– Эту старую 500-страничную пьесу, которую никто никогда в России не ставил, отыскала каким-то образом Лия Ахеджакова. Прочла ее и загорелась желанием сыграть роль колдуньи Селестины. Галина Волчек попросила меня переписать и поставить пьесу. С “Современником” меня связывают многие годы дружбы. Здесь идут мои пьесы “Мурлин Мурло”, “Мы едем, едем, едем…”, “Уйди-уйди”… С Лией Ахеджаковой у меня было несколько совместных работ: она играла мои пьесы “Половики и валенки”, “Старосветские помещики” (последних я специально написал для нее по Гоголю), “Персидская сирень”, “Мы едем, едем, едем…”. Обычно я отказываюсь, когда меня просят делать инсценировки: это последний промысел – "отдавать пса в женихи", как говорили Ильф и Петров. Но, прочитав пьесу Рохаса, решил, что ради гениальной артистки можно разок поступиться принципами.

– И что же вышло в результате?

– Пьеса Рохаса, конечно, очень архаична, адаптировать ее к нашей сцене крайне сложно. Сейчас в пьесе всего 37 страниц, и это трагикомедия. Такой площадной театр, возможно даже поиск нового театрального языка. Это наше понимание Испании, хотя мы не зацикливаемся на изображении национального колорита: никаких кабальеро, тореро и корриды. Вся пьеса, на самом деле, о детстве. Главная героиня, сводня и колдунья Селестина, как бы олицетворяет наше детство, которое мы сами в себе убиваем. Селестина привораживает, подталкивает людей друг к другу, словно говоря: не бойтесь, смотрите на жизнь проще, все должно быть немножко баловством.

У Рохаса, когда Селестина погибает, читатель испытывает облегчение: так ей и надо, гадине, колдовке, сводне! Мне же кажется, что зрителю должно быть жалко всех героев, и жалко до слез, иначе и быть не может. В моей пьесе Селестина – как мать-природа, призывающая своих детей: плодитесь и размножайтесь, любите жизнь и радуйтесь ей.

– Как Вам работается с Ахеджаковой?

– Я давно не видел такой самоотверженной любви к театру. Ахеджакова может по четыре часа к ряду прыгать, бегать, делать какие-то движения… У меня самого дыхалки не хватает, а она все работает. Господи, сколько же сил в этой хрупкой, маленькой женщине, как в ней много от ребенка! Ей нравится играть, хочется куража, чтобы было весело, легко и смешно.

– В Вашей команде есть режиссер по пластике – известный хореограф из Германии Верена Вайс…

– В 1993 году в течение девяти месяцев я жил в Гамбурге, где служил актером в немецком театре “Дойче Шаушпиль Хаус”. Тогда-то мне и довелось впервые поработать с Вереной Вайс: я играл в ее спектакле “Остров Сахалин”. С тех пор я мечтал, чтобы Верена приехала в Россию, и мы снова что-нибудь сделали вместе. И вот сейчас это стало возможным. Верена создает пластический образ спектакля – нечто совсем непохожее на прежние постановки “Современника”. Зачем привязываться к этим словам?!

– Каким будет сценическое пространство спектакля?

– Сценограф Владимир Кравцев нашел необычный художественный образ: огромная, вращающаяся тарелка посреди сцены. Мне кажется, что это целый мир, Вселенная. Костюмы, в которые облачены герои, тоже причудливы: в их основе лежат обычные половички, которые вяжут бабушки из разноцветных лоскутков ткани. Однако под этими вязаными балахонами скрываются шикарные наряды, сшитые специально по нашему заказу в Большом театре. Словом, и персонажи, и декорации – всё странное.

– В одном из своих интервью Вы сказали, что пишете пьесы о том, “что взрывается в сердцах”. Что должно “взорваться в сердцах” зрителей после просмотра “Селестины”?

– Даже не знаю. Вообще-то в театр ходят за эмоциями: людям нужно и поплакать, и посмеяться. Думаю, в финале зрители обязательно прослезятся, жалея героев, которые, не успев полюбить по-настоящему, погибли…