Евгений Гришковец удивил всех и, похоже, в первую очередь, самого себя. Новая книга «Асфальт» – это увесистый роман, где все по-взрослому – сюжет, диалоги, мысли и ощущения. 576 страниц, которые стоили Гришковцу семь месяцев жизни, заслуживают внимания хотя бы своей непохожестью на все предыдущие работы автора.
Драматург, актер и прозаик Евгений Гришковец не часто бывает в столице. Будучи модным и именно столичным персонажем, он по-прежнему остается вне московских законов выживания, приезжая сюда исключительно по делу — представить новую книгу, сыграть спектакль. Перед одним особенным, по его словам, спектаклем, Гришковец встретился с корреспондентом «ВД», чтобы рассказать о только что вышедшем романе «Асфальт» и о своем мироощущении.
Как появился замысел романа?
Я давно хотел написать о человеке, который наивно полагает, что можно заработать спокойствие. То есть не только благополучие, состоящее из комфорта, достатка и так далее, но и спокойствие. Это очень важная проблема последнего десятилетия. Но у меня, к сожалению, долгое время не было мысли, как это можно преподать. А потом со мной произошла история, которая и стала художественным стержнем книги. Весной прошлого года покончила самоубийством моя знакомая. Сказать по правде, сначала я не считал возможным этот жизненный факт переносить на страницы книги. Но потом понял, что есть у меня такое право.
По жанру это получился современный реалистический роман. А еще это роман состояния. Состояния зрелого мужчины. И впервые, чего у меня никогда раньше не было, в книге появились женские персонажи. Женщины до этого у меня практически не разговаривали. Они присутствовали в этом мире, но голоса не подавали, никак не действовали. И вдруг четыре полноценные героини, которые действуют, живут, умирают.
«Асфальт» — ваше первое монументальное произведение. Не только по количеству печатных знаков, но и по объему информации, которую вы доносите до читателя. Какого это быть — автором большого романа?
По-другому, чем автором рассказов и повестей (улыбается). Я удивился тому, что увеличенный вдвое формат требует пятикратного увеличения содержания. Содержание растет в геометрической прогрессии. Скажем, «Рубашка» или «Реки» — книги, которые читаются за раз, быстро. Они не должны были отпускать читателя. Так уж организована малая проза. В «Рубашке» же вообще описывается один день из жизни героя. А в «Асфальте» совсем другие требования к предметам повествования. Происходит тщательный отбор того, что существенно и соответствует уровню замысла. Поэтому от каких-то веселых находок, которые наверняка могли бы порадовать читателя, от каких-то забавных историй, приходилось отказываться. Мне были важны не детали, а смыслы. При этом сложность композиции не должна усложнять восприятие. Вот композицией я занимался очень и очень подробно, и могу сказать, что с этой точки зрения роман получился очень хорошим.
Интересно писать роман?
Очень интересно. По сути, вырасти профессионально можно только в работе над большим произведением. Ведь роман — король литературных жанров. И теперь мне понятно, почему это так. Потом, это хорошая проверка на запоминание. Надо держать в голове весь текст, чтобы не возникало несоответствий. Не знаю, какой потребуется объем памяти, если я решу писать еще большую книгу, но с «Асфальтом» вроде бы нормально справился. Книга получилась. Она внятная и понятная. И мало того, что роман понятный, у него есть шанс быть понятым.
Кто может стать читателем «Асфальта»?
Думаю, не все мои читатели примут эту книгу. Роман непростой и совсем даже не веселый, и не очевидно жизнеутверждающий. В том смысле, что он жизнеутверждающий, но это не очевидно. Это не лежит на поверхности, как в предыдущих моих книгах. Мне представляется, что люди молодые, лет до двадцати пяти, безусловно, смогут многое найти в нем для себя, но вполне возможно, что не все усвоят.
Вам есть чему научить этих молодых людей?
Я никогда никому ничего не рекомендую и не объясняю. Дидактики — ноль. Зато я называю существующие вещи. Те, что видят мой герой и автор-повествователь.
За редким исключением, главный герой — всегда alter-ego автора.
Нет, этот человек совсем не похож на меня. Он по-другому работает, у него другие вкусы, амбиции, он выглядит иначе. Но переживает он моими переживаниями. Это другие герои могут жить и переживаниями моих друзей, и какими-то другими. А он — только моими.
У вас есть литературные ориентиры?
Давайте уточним, что это такое.
На кого бы хотелось быть похожим, или у кого вы чему-то научились, или могли бы научиться...
Есть, конечно, есть. Мне очень хочется изобразить, и я это делаю, гоголевские обороты. Ну, например, у меня встречается: «Они норовили поцеловать ей руку и поцеловали». Мои ориентиры — Гоголь, Олеша и Бунин. Я бы хотел ориентироваться на Фазиля Искандера, самого крупного русского литератора из ныне живущих, но он чересчур подробен, в хорошем смысле слишком длинен и спокоен. Юрий Олеша для меня образец того, как можно писать коротко на русском языке.
Вы имеете в виду «Зависть»?
Да. Я уже говорил, что у меня всегда на столе лежит одна книжка. Юрий Олеша, роман «Зависть». Мне даже ее толщина нравится – маленький великий роман. Очень вдохновляет, просто будоражит. Это величайший мастер, недосягаемый. Как, впрочем, и Бунин.
Над чем вы сейчас работаете?
Я сейчас играю спектакли. Это нормальный, отлаженный процесс, в котором много и радости, и усталости, и много чего еще. Но замысла сейчас нет. На данный момент он уже воплощен. Вот мы с вами разговариваем, а ведь я, получается, даже не писатель - замысла нет, значит, сейчас я не писатель. Я просто человек, который живет в ожидании того, как воспримут его текст.
Как вы относитесь к встречам с читателями?
Хорошо. Это хорошее дело. Я встречаюсь с читателями в тех городах, где играю спектакли. Как правило, это происходит в книжных магазинах. Люди приходят, я им что-то рассказывают, потом подписываю книги. Получить автограф всегда очень приятно. Я сам беру автографы у мною любимых авторов. Я брал автографы у писателей еще до того, как сам стал писателем. И по себе знаю, что к подписанной книге особое отношение. И к автору тоже. Получается, что мы как бы уже знакомы. Книг бессчетное количество, а эта выделяется. На полке она стоит на особом месте.
Кинематографисты не спешат раскупать права на ваши книги?
Я их не продаю. «Рубашку» очень многие хотели экранизировать, но все сценарные разработки были какие-то невнятные. Приходилось отказывать. Не хочу, чтобы жизни книги мешал скучный фильм. Да и вообще, на мой взгляд, она не слишком кинематографична. У меня есть внятное художественное высказывание, а фильм — это будет уже произведение другого человека. Это будет нечто, к чему я, в общем, не имею отношения.
У вас есть правила жизни?
Целый свод правил. Какие-то незыблемые, другие все время видоизменяются. Например, я искоренил в себе так называемые признаки иерархического сознания. Это мой термин, я его расшифрую. Это когда с коллегами или равными мне по статусу людьми я охотно общаюсь, а с гардеробщицей или водителем — нет. Для меня больше нет иерархии. Я готов и хочу общаться с кем угодно, кроме тех людей, которые мне неприятны по каким-то своим человеческим причинам. Это правило, которое я сначала принял, потом долго и тщательно выполнял, а теперь оно является неотъемлемой частью меня. Какие-то правила я хотел бы соблюдать, но не получается.
Что вас беспокоит?
Скорость изменения жизни. И еще меня удивляет и во многом не устраивает то, как быстро мы усваиваем эту жизнь. Если трагедии девяностых годов мы переживали долго, всенародно, то сейчас несопоставимо более крупные трагедии проходят, как короткие шоковые вспышки. В романе демонстрируется новый вид трагедии — быстрая трагедия. Герой за пять дней устает переживать и отказывается от этого. Он больше не хочет переживать. Пускай даже самую большую трагедию в своей жизни.
Чем вы сейчас живете?
Ожиданием реакции. Я чувствую серьезную ответственность. Человек потратит свое время на чтение моей книги, и я хочу, чтобы это время было прожито существенно. Я надеюсь, что немножко, ну хоть чуть-чуть (показывает, насколько) роман взволнует. И, конечно, хочу, чтобы книга людям понравилась. А еще больше - чтобы ее кто-нибудь полюбил.
