В московском театре «Геликон-опера» прошла первая в этом году премьера — спектакль «Черевички», поставленный режиссером Сергеем Новиковым. Опера Чайковского, написанная по известной повести Гоголя «Ночь перед Рождеством», погрузила в атмосферу предрождественских чудес, народного быта, колядок, юмора и лирики. На сцене развернулось фантасмагорическое действо, созданное художником-постановщиком Ростиславом Протасовым, которое ожило благодаря харизматичным солистам театра и оркестру под управлением Филиппа Селиванова. Надежда Травина побывала на премьерном показе и делится впечатлениями.
На самом деле у Чайковского существуют две оперы по одной и той же повести Гоголя — это «Кузнец Вакула» и «Черевички». Разница между ними в том, что вторая включает в себя больше сцен и комическая сторона выходит на первый план. Несмотря на то, что «Кузнец Вакула» был тепло принят публикой и критиками, Чайковский, выигравший с этой оперой конкурс имени Серова, решил свое творение значительно переделать. Премьера «Черевичек» состоялась в Большом театре, дирижировал сам автор (это был, кстати, его дебют в таком амплуа), которому благодарные слушатели даже подарили настоящие черевички. Впрочем, эта опера впоследствии не стала популярной и не встала в один ряд с такими шедеврами как «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», а сам Петр Ильич к Гоголю больше не обращался. Также неудачно сложилась и сценическая судьба оперы: ее ставили редко, предпочитая обращаться к более «хитовым» операм композитора. Ренессанс «Черевичек» случился лишь в последние годы: можно вспомнить спектакли Камерной сцены Большого театра, «Санктъ-Петербургъ Оперы» и прошлогоднюю постановку в Урал Опере Балете, где режиссер Борис Павлович перенес действие в суровую уральскую действительность.
Спектакль Сергея Новикова, последовательно обращающегося к операм Чайковского (он уже ставил «Иоланту» и «Евгения Онегина»), решен в классическом традиционном ключе — так, если бы этот спектакль был представлен при жизни композитора. Никакого осовременивания и кардинального переосмысления сюжета: режиссер шел строго по нотному тексту и либретто Якова Полонского. «Здесь не требуется никаких переносов и актуализаций, — считает Новиков. — Именно сочетание Диканьки и Петербурга времен Екатерины II сегодня как нельзя лучше отвечает на вопросы нашего времени». И все же без актуализации не обошлось, ведь на сцене московского театра показывался быт Малороссии, звучала украинская речь, а артисты танцевали гопак. Никаких купюр и замен, что говорит о безусловном уважении режиссера к Гоголю и Чайковскому, нашим классикам во все времена.
Сценография Ростислава Протасова поражала красочностью, выпуклостью, подчеркивала место и время действия. Незатейливый интерьер избы Солохи — печь, деревянные лавки, мешки, куда прятались ее незадачливые кавалеры — резко контрастировали с парадным блеском Зимнего дворца, снежными покровами, на которых взбирались герои и, особенно, с фантастическими сценами полета Беса и Вакулы (здесь постарались «волшебники» Дмитрий Иванченко и Михаил Цителашвили). Не менее выразительны и точны оказались костюмы, созданные Марией Высотской, каждая деталь прямо говорила о характере и происхождении того или иного персонажа, принадлежности его к реальному или потустороннему миру. Лирические сцены объяснения Вакулы и Оксаны сменяли откровенно смешные диалоги Солохи и Чуба; изюминкой стал выход народного хора, который решил поколядовать со зрителями.
Солисты «Геликон-оперы», участвующие в первом показе, безупречно показали своих героев так, как и задумывал Гоголь, рисуя портрет каждого из них. Оксана в исполнении Елизаветы Кулагиной предстала холодной и надменной красавицей, в голосе которой, впрочем, ощущалось тепло и доброта по отношению к влюбленному Вакуле — это было стопроцентное попадание в роль и актерски, и вокально. Сергей Абабкин изобразил кузнеца сугубо в лирическом ключе, как романтического героя, который совершил сделку с Бесом и не побоялся предстать при дворе императрицы — об этом свидетельствовали его взволнованные, пылкие интонации. А Бес, в которого невероятно органично перевоплотился Елисей Лаптев, оказался вовсе не грозным, а смешным персонажем, балагуром и весельчаком: солист театра спел его в разудалой, ухабистой манере.
Оркестр под управлением Филиппа Селиванова подчеркивал национальный колорит оперы — украинский мелос, задорные танцевальные ритмы в пляске запорожцев, а также усиливал скрытый драматизм музыки, выводя на первый план симфоническое развитие лирических тем. А в сцене бури маэстро Селиванов приблизил звучание эпизода с разработками симфоний Чайковского, акцентируя внимание на медных духовых. Премьера «Черевичек», прошедшая в ночь не на Рождество, а на Старый Новый год, погрузила в атмосферу чудес и волшебства — и пусть на сцене они не случились, но кто исключает возможности, что они могут быть и вне театра?...