«Фальстаф» Джузеппе Верди и «Поворот винта» Бенджамена Бриттена - две самые громкие оперные премьеры Мариинского театра - открывают гастрольную программу «Золотой маски». Два вечера за пультом маэстро Гергиев.
Мариинский театр обычно ведет себя как разборчивая невеста: зазвать его в Москву в удобные для хозяев дни – дело нереальное даже для мощного менеджмента «Золотой маски». Но было бы желание, компромисс найдется. В этом сезоне «Маска» привозит Мариинскую оперу задолго до фестивальных дней. А Мариинский согласился выступить не в Большом, как обычно, а на сцене Музыкального театра имени Станиславского. Надо думать, обе стороны довольны уступками. «Маска» ничем не рискует, отделяя петербуржцев от основной афиши – аншлаг этому театру все равно обеспечен. А Мариинка ничуть не поступается принципами, выступая на менее статусной сцене – Музыкальный театр на Большой Дмитровке только что отремонтирован, блещет с иголочки мрамором и стеклом, а по техническому оснащению точно не уступает Большому. Словом, будет у зрителя счастье.
Начнут с «Фальстафа». Нельзя сказать, что маэстро Гергиев замечен в особой склонности к Верди вообще и к «Фальстафу» в частности, но к премьере он подошел концептуально. Постановку доверил варягу - драматическому режиссеру Кириллу Серебренникову, то есть рискнул ввести в афишу режиссерскую оперу, обреченную на скандал. Достаточно того, что Серебренников – притча во языцех и «дома», в драме: в свои немногие для российского режиссера годы он уже носит лавры талантливого скандалиста, умеющего переворачивать вверх дном классические опусы. Мало того, для Серебренникова это первый опыт пришествия в оперу, и желание модного режиссера прийти в оперный монастырь со своим уставом можно было просчитать как неизбежное. И верно: Серебренников пришел и все пересмотрел. Милейшего сэра Джона Фальстафа, витального обжору, юбочника и пьяницу, из которого при всем его желании ну никак не мог получиться альфонс, Серебренников сделал лишним человеком. Нет, безо всякой русской литературной традиции, просто – лишним человеком, который никак не вписывается в ритм времени, и потому обречен уйти. Ревнивых мужей со свитами режиссер превратил в преуспевающих бизнесменов, прелести дам поставил под сомнение, усадив их под жуткие фены парикмахерской. Весь этот мир с его лимузинами, фитнес-центрами и глянцевыми людьми никак не вяжется с обликом миляги-толстяка. Он-то привык купаться в ванне прямо посреди сцены! Потому Фальстаф обречен. Вот только сцена его смерти стала анекдотом: по классическому либретто в финале у обманутого Фальстафа – лишь легкое потрясение, и музыка соответствующая, бодрый до мажор. Серебренников старика умертвил – видимо, счел, что оптимизм музыки в такой жизни относится к другим персонажам. В ответ пожилая труженица Мариинки назидательно выговорила режиссеру, что «в до мажоре не умирают».
С «Поворотом винта» тоже интересно. Камерная опера, написанная для шести певцов итринадцати инструменталистов, она начинается как любимые англичанами и англоманами истории о страшных-страшных привидениях, а развивается в настоящий, почти киношный триллер, атмосфера которого сгущается от картины к картине. Призраки борются за души двух детей-сирот, отважная гувернантка их защищает, но спасти десятилетнего Майлза ей так и не удается. Постановщик Дэвид Маквикар смог превратить эту dark story в отличную канву для трудной музыки Бриттена, которая и сама по себе непроста на слух, а в оперном формате способна подавить любые режиссерские идеи. Зрителю важно не бояться ни мрачного сюжета со средневековым мотивом, ни музыки, написанной в ХХ веке без оглядок на традиционную гармонию.
Важное обстоятельство: обе оперы идут на языке оригинала. Будьте готовы к тому, что три с половиной часа «Фальстафа» вы будете посматривать на бегущую строку с неловким подстрочником и слушать мелодичный итальянский. А в «Повороте винта» два с половиной часа при том же раскладе можно еще и удивляться, как лихо Мариинские артисты поют по-английски – впервые за долгую историю этого театра.
