В Москву вновь приезжает Горан Брегович. Единственный концерт в Москве состоится 6 апреля в Театре им. Моссовета.

Горан Брегович - человек, выразивший в XX веке славянскую душу, как никто другой. Именно ту ее мутную и туманную часть, которая так легко переходит от плача к буре, от кровавой драки к безудержному веселью. При взгляде с этих позиций он стоит в одном ряду с Петром Чайковским, Антонином Дворжаком и Георгием Свиридовым, хотя первые двое никогда не писали музыки к кинофильмам.

Очень легко представить, как это будет. Ударит барабан, заплачут скрипки. Женский голос сплетется со звуком трубы, пианист возьмет аккорд, от которого душа развернется и… останется открытой и изумленной на ближайшие полтора часа. Мужские руки ударят в ритм по коленям, а обнаженные женские откажутся подчиняться своим хозяйкам, взовьются и замрут над головой, левая чуть ниже, ладони наружу и вверх. Это будут песни, при помощи которых цыгане вошли в славянские сердца, а славяне покорили цыганские души. Это будут мелодии, под которые плачут от счастья и пляшут от боли.

Пожалуй, ни один кинокомпозитор, родившийся восточнее Рейна, не завоевал такой концертной славы, как Горан Брегович. Триста концертов в год – цифра которая говорит сама за себя. Несмотря на это, не совсем верно определять Бреговича только как композитора для кино. С 70-х годов Горан известен у себя на родине как рок-музыкант, лидер и автор почти всего репертуара популярнейшей группы “Белая пуговица”, игравшей хард-рок. А ранний югославский хард, надо отметить, весьма ценится знатоками.

Неизвестно, что Горан будет делать дальше, но все же свою нынешнюю всемирную популярность он завоевал как автор музыки к кинофильмам “цыганского Феллини” Эмира Кустурицы: “Аризонская мечта”, “Андеграунд”, “Время цыган”. Композиция “In A Dreamcare” исполненная Игги Попом так, что хотелось одновременно и бежать к источнику звука, и спрятаться подальше, и плакать, как казалось, звучала в свое время из каждого окна. Но и прыгательно-агрессивная песенка с близким каждому русскому человеку названием “Kalashnikov”, и задумчиво-загадочная “Ederlezi”, и прекрасные заунывные плачи спетые Офрой Хазой, - все это равноценно и равновесно входит в палитру Бреговича. Как, например, альбом ирландской музыки, и многочисленные пьесы, имитирующие или обрабатывающие балканский и цыганский фольклор.

В прошлый свой приезд в Москву Брегович вывел на сцену народных певиц из Болгарии, струнную группу из Польши, мужской хор из России и духовой оркестр из Югославии. Этот славянский интернационал заставил Театр Моссовета ходить ходуном. А Горан, в белом мешковатом костюме, худой и высокий, переходил от инструмента к инструменту и раз за разом творил чудо. В танце он, как фокусник, показывал каждому его глубину, а печальная песня становилась поводом для инстинктивного движения-танца.

Есть мнение, что в наше время место музыканта – в буфете. Опровергая его, коллектив Бреговича называется “Свадебный и похоронный оркестр”. Это музыканты, нашедшие свое место, и музыка, нашедшая свое время.