29 марта на экраны страны вышел новый фильм «Дирижер», а телезрители увидят картину на Пасху по телеканалу «Россия».
Это история про дирижера, который едет с оркестром и хором в Иерусалим, чтобы исполнить ораторию митрополита Иллариона «Страсти по Матфею», и встречается с вечными вопросами – своей судьбы и своих близких. Главную роль сыграл знакомый петербуржцам по работам в театре-фестивале «Балтийский дом» и гастрольным спектаклям театра «Meno Fortas» уникальный артист .
- Неужели вы проходили кастинг?
- Я – нет.
- То есть режиссер и сценарист Павел Лунгин предназначал эту историю именно для вас?
- Нет. Это не совсем так. Был сценарий Павла Семеновича. Но снимать фильм должен был известный театральный режиссер , фильм мог стать его кинодебютом. И вот он-то меня и пригласил без всяких проб на главную роль. Но не случилось, фильм стал делать сам Лунгин. Он видел меня в роли Отелло на сцене…
- И решил «коня на переправе не менять»… Правильно я понимаю, что эта роль – ваша первая главная роль в кино?
- Да, «Дирижер» – главный фильм моей кинобиографии на сегодняшний день.
- Как вы себе объясняете столь долгий путь к такой масштабной работе на экране?
- Видимо, я не очень кинематографичен.
- Вам не обидно, что актерская компания литовских товарищей постарше – , Адомайтис, – были вписаны и в советский кинематограф, и в литовский, и нынче – в российский, а у вас не складывалось?
- В 40 лет было обидно. Потом прошло. Нельзя сказать, чтобы я вообще не работал в кино. Играл в хороших фильмах: «Край» Алексея Учителя, «Дом дураков» Андрея Кончаловского, «Иди и смотри» Элема Климова, телесериале «Исаев» . В Литве я играл главную роль в фильме «Выставка» замечательного режиссера Марионаса Гедриса, он уже ушел из жизни, к сожалению.
- Была ли у вас неуверенность в кадре? Говорят, Лунгин – жесткий человек, диктатор. Ваш театральный опыт помогал?
- Не буду долго теоретизировать, но кино и театр – разные сферы деятельности для актера. Законы другие, приспособления другие, просто другой способ работы. Скажу честно – я всегда боялся кино, из-за отсутствия большого опыта работы перед камерой чувствовал некоторую зажатость. Это было и сейчас. Но было и «А куда ж ты денешься?». Взялся – работай. Думай о сути. А жесткость Лунгина проявляется в умении четко организовать работу всех. Но при этом он и с артистами, и со всей группой работает подробно, внятно и интеллигентно. Его слово – точное и веское, он всегда подскажет и найдет метод, чтобы ты исправил ошибку.
- Главная часть фильма снималась в Иерусалиме?
- Да. Но город встретил нас очень недружелюбно. Была страшная песчаная буря, от которой попрятались все люди. А нам надо было снимать улицы Иерусалима, заполненные народом, и – ни одного человека, город как умер. Но мы, что делать, перетерпели несколько дней. Мне кажется, что Лунгин прав, когда говорит о том, что этот город каждому «глаза поворачивает зрачками в душу» и становится третьим главным персонажем фильма.
- А кто первые два?
- Первый – музыка. Видимо, второй – мой дирижер. На Святой земле, даже против воли человека, перед ним встают главные вопросы жизни, на которые приходится отвечать.
- Как вы осваивали навыки дирижирования?
- Это целая история. Был человек, который показал мне несколько движений руками. Но дирижеры, как оказалось, делятся на две группы: одни дирижируют почти только глазами, другие – всем телом. Поскольку я должен был «руководить» в кадре Федосеевским оркестром, то, просматривая съемки концертов, обезьянничал, конечно, куда без этого. Когда мне сказали, что, возможно, для съемок придется продирижировать всю ораторию «Страсти по Матфею», да еще и со слушателями в зале, я испугался. Не только за себя – за всех, я же мог поставить весь оркестр в глупое, недостойное прекрасных музыкантов положение.
- И вы справились?
- Говорят, что после этой съемки кто-то кому-то из оркестрантов позвонил с вопросом «Как дела?», и в ответ услышал: «Да вот, снимаемся в кино, играем ораторию, а дирижирует какой-то незнакомый дирижер из Прибалтики». Высшей похвалы, как вы понимаете, быть не может.
- Неужели они слушались вас?
- Сказать трудно, потому что они все равно в ноты смотрят, а первая скрипка может всегда поруководить, подкорректировать, если я что-то испорчу. Мне же важны были не столько их глаза, сколько ощущение самой музыки, ее движение, ритм, эмоция.
- Главная сюжетная линия фильма связана с трагедией в семье вашего героя – с самоубийством его сына. Как вы себе отвечаете на вопрос: гений имеет право не учитывать судьбы близких людей?
- У Бунина есть рассказ «Белая лошадь». Там герой говорит: «Нет ничего на свете хуже бессилия». Безысходность и уныние – смертные грехи. Мой герой выбрал после смерти жены одиночество – ради профессии, ради своих художественных, жизненных принципов. Но одиночество – это тоже форма эгоизма, гордыни. Человек становится невыносим для окружающих. И расплачивается рано или поздно за это. Нельзя отталкивать близких. Искупление настигнет. Кстати, первоначальное название фильма – «Страсти».
- «Дирижер» – это ведь не только про музыку, это про человека, взявшего на себя право дирижировать жизнью, судьбами людей…
- Да, именно так. Но и про то, кто нами дирижирует... Чью волю мы выполняем? Только ли свою? Надо сказать, что Лунгин позволял работать над ролью и мне самому. Кое-какие мысли я подкидывал. И они реализованы в фильме. Даже есть сцены, которых могло бы не быть. Мы с Павлом Семеновичем по вечерам раскидывали пасьянсы наших мыслей, работа была по-настоящему творческая.
- А вы фильм Анджея Вайды «Дирижер» с великим английским актером Джоном Гилгудом в главной роли видели?
- Нет. Обязательно посмотрю.
- Вы неожиданно для себя стали репертуарным артистом театра «Балтийский дом». Някрошюс не ревнует?
- Эймунтас – молчун, я тоже не имею привычки влезать кому-то в душу. Сейчас мы с ним ничего не репетируем, встречаемся мало. Но он знает, конечно, что у меня здесь три спектакля. А скоро появится и четвертый. Болгарский режиссер Младен Киселов будет ставить английскую адаптацию Девида Хеара пьесы Бертольда Брехта «Жизнь Галилея». Мне предлагается стать Галилеем. А сейчас вот еду в Москву, в Театр им. Моссовета, где буду играть у Андрея Кончаловского в спектакле «Три сестры» роль Чебутыкина.
- Как вы работаете над русским языком? Книжки вслух читаете?
- До такого не дохожу. Я же все-таки хочу получать удовольствие. Но читаю много русской литературы. Вот сейчас – чеховские рассказы. У меня много переездов, я пользуюсь электронной книгой, и вся русская классическая литература у меня всегда с собой. И, наверное, благодаря моим стараниям Павел Лунгин не стал мой легкий акцент переозвучивать в фильме. Я говорю за себя сам. Мне даже (рискованно!) оставили фамилию Петров.
- А в Литве его увидят?
- Только что я дал интервью литовской газете, есть журналистский интерес. Как прокатчики на это посмотрят – не знаю. Будем надеяться.
