Говорят, что когда-то поставить «Фауста» Гете хотел Андрей Тарковский. Не случилось. задумался о «Фаусте» еще в 1980-м. А снял спустя 30 лет.
Фильм, завершающий тетралогию о власти (куда входят «Молох», «Телец», и «Солнце»), уже получил не только главный приз Венецианского кинофестиваля, но и массу положительных отзывов критики и прессы. Некоторые склонны считать «Фауста» лучшей работой режиссера. А после того, как сказал в Венеции, что «Фауст» – «фильм, способный изменить каждого», эпитеты «гениальный», «масштабный» и «великолепный» применительно к автору и его ленте встречаются практически в каждой рецензии – любовь к ярлыкам у нас в крови. И вот это-то и настораживает. Почему?
Пусть простят меня читатели, но вспомню давнюю уже историю. В середине 80-х в определенных кругах не произносить с придыханием имя Тарковского было равносильно признанию в том, что по средам тыришь мелочь у пенсионерок в троллейбусе номер 3. А потом в одном популярном журнале вышло интервью с потрясающим поэтом и невероятно интересным человеком Наумом Коржавиным, где он признавался, что не любит фильмы , потому что кажутся они ему скучными и заумными. Оказалось, что можно считать и так, – не подыгрывая моде, которая окатывала презрением всякого, осмелившегося «не понимать» творчество признанного мэтра. К чему я все это говорю? А к тому, что есть художники, достигшие таких высот, когда они сами могут выбирать, кому нравиться, а кому нет. Тарковский из их числа. И Сокуров из их числа.
И потому обилие пафоса и высоких определений вокруг того же «Фауста», на мой взгляд, тоже дань моде: мол, раз в «европах» его едва ли не за великого почитают, так и мы своих знаете, как любим? Дело, однако, в том, что любить фильмы Сокурова почти нереально. Любить можно, например, гайдаевский шедевр из жизни честных контрабандистов – «Бриллиантовую руку». Сокуров – режиссер сложный. И каждая его работа – взрыв не только и даже не столько для души и сердца, сколько в первую очередь для мозга. «Фауст» не исключение. Не знаю, действительно ли это самый гениальный фильм режиссера, но что самый сложный, более других требующий глубоких, даже глубинных, размышлений, – наверняка.
Сокуров и сам признается, что взял из «Фауста» только первую часть – ту, которую, по его словам, был в состоянии осмыслить и почувствовать. Но его «Фауст» отнюдь не экранизация произведения Гете. Классик писал о человеке мечущемся, ученом, одержимым идеей познания, заключившем сделку с дьяволом, совершающим злодеяния и впадающим в отчаяние от этого, а посему в финале прощенном. И душа его возносится ангелами…
«…Кто жил трудясь, стремясь весь век, – достоин искупленья…»
Фауст Сокурова искупленья не достоин. Ищет душу, препарируя человеческий труп. Но там не находит ее. Он циничен, аморален, жесток. Он мыслит себя сверхчеловеком. Власть, деньги, почести, удовлетворение плоти – то, что интересует его. Ради всего этого он способен подписать договор с дьяволом. Но хоть и подписывается под бумагой кровью, но интересуют его в договоре не условия, а… грамматические ошибки. Более злой авторской иронии трудно и представить.
Вообще, на мой взгляд, «Фауст», как ни странно, – самый ироничный фильм Сокурова. У него Мефистофель – обычный ростовщик, скупающий все подряд, в том числе и совсем не нужные ему души. Но отчего бы и не прикупить? Этот рыжеватый, бесформенный уродец, лишенный даже первичных половых признаков, одолеваемый внезапными приступами справить нужду, жалок, отвратителен и несчастен одновременно. Какое там – «мы род могучий, безумцы бунтари»! Он сам заложник фаустовской похоти, корысти и низости. И когда Фауст понимает, что Мефистофель начинает ему мешать, он просто забивает его валунами.
Карикатурен ученик Фауста Вагнер, с наслаждением нюхающий носки своего учителя и делающий ему маникюр. В слепом обожании «великого» ученого, он готов даже свести счеты с жизнью, но – вот незадача-то! – от приготовленной им отравы самое большее, что может случиться, – так это банальная диарея.
В фильме практически нет ничего возвышенного, одухотворяющего. Зато много натурализма – жесткого, даже жестокого. Начиная с первого кадра, весьма красноречиво демонстрирующего крупным планом мужские гениталии. Люди здесь живут в мире тесном, агрессивном, липком и гадком. Не покидает ощущение, что в нем, этом мире, смердит все – дома, улицы, одежды, руки, губы. Там плохо всем. Но пугающее это зрелище лишь подчеркивает главную мысль, которую Сокуров мог бы повторить вслед за… Лермонтовым: «Душа или покоряется природным склонностям, или борется с ними, или побеждает их. От этого – злодей, толпа и люди высокой добродетели». Позволить ли дьяволу одержать победу над твоей душой или остаться не побежденным дьяволом, – этот вопрос каждый решает сам. Но Сокуров не был бы Сокуровым, если удовлетворился бы подобным трюизмом. Никакой дьявол не способен заставить человека пасть низко, совершить подлость, если этого он сам не захочет. Списать собственную гнусность на дьявола (мол, его происки, черта) проще, чем признаться, что все беды, все инстинкты, вся низость, – все это в самом человеке. И где грань этой низости? И есть ли она вообще? Осознавать это мучительно больно. Но разве на правду можно обижаться?
И еще о чем хотелось бы сказать. Фильм визуально не просто безупречен, он уникален и зрелищен. Он одновременно похож на полотна Брейгеля, Босха, Дюрера, Боттичелли. Самой высокой оценки заслуживает работа оператора Брюно Дальбанэля. Очень органично существуют в этом придуманном, странном серо-коричнево-зеленом мире актеры – , Изольда Дихаук,,.
9 февраля начнется прокат фильма. И это великая удача, потому как с прокатом вообще было поначалу все непонятно. Авторское кино для прокатчиков – словосочетание почти ругательное: шуму много, а толку, то есть сборов, мало. Почти со стопроцентной уверенностью можно сказать, что «Фауст» не станет блокбастером. Это кино элитарное. И амбициозное. В самом высоком смысле слова. Кто-то из критиков еще до премьеры предположил: « ̎Фауст̎ может или категорически не понравиться или…»
