Один из ярких мастеров ленинградской актерской школы, артист Театра-фестиваля «Балтийский дом», заслуженный артист России Леонид Захарович Михайловский накануне 65-летнего юбилея рассказал нам о своей «жизни в искусстве».

— Как вы вышли на актерскую тропу?

— Случайно. Я собирался поступать в «Политех» по стопам старшего брата, но там экзамены в августе. Актерские же туры начинались с конца июня, и приятель-журналист посоветовал попробовать свои силы. Никаких драмкружков я не посещал, в девятом классе был опыт, что-то мы по Арбузову сыграли на школьной сцене. Так я поступил в студию Зиновия Яковлевича Корогодского при ТЮЗе, а после третьего курса нас соединили с Театральным институтом, и мы уже получили диплом о высшем образовании. Было это в 1972 году. Мои однокурсники — Таня Шестакова, Наташа Боровкова, Лиана Жвания, Коля Лавров. Я подписал распределение в ТЮЗ и ушел на год отдавать воинский долг Родине. А когда вернулся, Учитель нас пятерых, отслуживших, провел через «показ» на общих основаниях.

— Проверял, не потеряли ли вы актерскую форму за год службы?

— Вот-вот. Не все эту проверку прошли, но я сдюжил. Тут подоспел летний отпуск в театре, потом открытие сезона, работы пока нет. И в какой-то момент я понадобился для срочного ввода в спектакль «Гамлет», на Розенкранца, если не ошибаюсь, а найти меня не смогли — мобильных же не было. Корогодский не любил таких вещей, обиделся на меня и сказал фразу: «Ищите меня!» Месяц проходит, полтора — я не при деле. А тут как раз мой институтский приятель Гриша Михайлов заканчивал режиссуру на курсе Владислава Андрушкевича, он и предложил поехать с ним в Мурманский театр на работу. И я решился. И ни разу об этом не пожалел, сыграл за три года пятнадцать главных ролей. Профессионально окреп именно там, если бы не мурманская сцена, не знаю, что бы из меня вышло.

— Как вернулись к Учителю?

— Опять же — случайно. В Мурманске за одну из ролей получил награду — бесплатную путевку в дом отдыха в Комарово, и встретил там Зиновия Яковлевича, от которого последовал вопрос: «Не пора ли возвращаться в родные стены?» Так начался мой тюзовский период — с января 1977 года, он длился девять лет. Учитель меня сподвиг на перемену сценической фамилии — я ведь Кацман, в театральную историю Мурманска вписан именно под отцовской фамилией. Корогодский же сказал однажды: «У меня детский театр, ну, представь, будут говорить: „Ивана-дурака играет Кацман“. У тебя прекрасное отчество — Захарович. Вот что-то созвучное ему надо придумать». И я взял для сцены
фамилию мамы.

— Вы пришли в Театр им. Ленинского комсомола в 1986 году. Что привело сюда?

— Меня позвал однокурсник, ставший в нем главным режиссером, — Геннадий Егоров.

— Так вы, я смотрю по биографии, из группы артистов, которые, если видят, что нужны режиссеру, если зовет режиссер, смело меняют жизнь?

— Да, просто сидеть и ждать у моря погоды не люблю. Если артист нужен режиссеру, это счастье. И я этим счастьем не был обделен.

— Вы в «Ленкоме», ныне — Балтийском доме, за почти тридцать лет служения работали с совершенно разными режиссерами, находили общий язык с каждым. Это заслуга школы Корогодского — знать и верить, что режиссер на площадке главный?

— В принципе, да. Это понимание главенства режиссера «забито» для меня в профессию от Учителя. Но это ведь не отменяет собственного внутреннего мира, работы над собой. Себя на палитре режиссера я все-таки ищу, строю сам. Очень люблю молодых, ищущих, всегда готов, фигурально выражаясь, забыть все, что я умею, «обнулиться», оставить багаж в стороне и идти навстречу новым обстоятельствам с открытым забралом. Например, всегда интересно было с Петром Шерешевским, начиная с его дипломного спектакля на нашей сцене по пьесе Володина «Дульсинея Тобосская», где я был Санчо Пансой. Петя всегда знает, чего он хочет добиться. И добивается своего. С ним пускаться в плавание не страшно и всегда полезно. Я пробую свои силы в педагогике, учу ремеслу будущих артистов на курсе Людмилы Героевой в Университете культуры и искусств. И им я говорю, что всегда надо будет бросать себя в открытый бой, чтобы найти подлинность, правду сценического существования. Конечно, где-то в мозжечке, в психофизике актерской, ремесло копится, как «заначка», но все равно каждая новая роль — это поиск новой правды практически с чистого листа.

— Совсем недавно, в ноябре, у вас была премьера — в рамках проекта «Петербургская документальная сцена» в театре сыграли пьесу современного немецкого автора Лукаса Берфуса «Путешествие Алисы в Швейцарию» в постановке Алексея Серова. Что это за работа?

— В пьесе разговор идет на очень серьезную и сложную тему — праве смертельно больного человека на эвтаназию. Героиня Алиса приезжает в Швейцарию, где это разрешено законом. Я играю домовладельца, у которого доктор, занимающийся эвтаназией, снимает комнату. У нас в стране к этой проблеме относятся сложно, у православных людей считается, что не тебе самому решать, когда и как покидать этот мир, что необходимо бороться до конца, а в странах, где разрешена эвтаназия, считают, что человек имеет право уйти с достоинством, сам остановить мучения. Спектакль ставит проблему, мы трудно репетировали, потому что понимали, что это не совсем наша, российская, тема. Из несыгранного могу назвать работу, которую мы должны были вот-вот выпустить в театре «Комедианты» — «Завещание целомудренного бабника», интерпретация украинского драматурга Анатолия Крыма истории о Дон Жуане. Им должен был быть скоропостижно умерший замечательный артист Виктор Костецкий, а я репетировал Лепорелло. Очень грустно и больно за Витю.

— Ваши предъюбилейные ожидания?

— Они связаны с семьей. Старший сын вот-вот подарит мне внука — этого я и жду с нетерпением. А если будет прямо день в день, 14 февраля, так и просто здорово. День влюбленных все-таки. Большую часть жизни я и не знал, что родился в какой-то Валентинов день. К новой же работе нужно быть готовым всегда. Надеюсь, что еще пригожусь.