В Санкт-Петербург приехал Эрик-Эмманюэль Шмитт — один сз самых читаемых и играемых на сцене французских авторов. В 2004 году журнал «LIRE» назвал его повесть «Оскар и розовая дама» одной из книг, которые способны изменить вашу жизнь, наряду с Библией, «Маленьким принцем» И «Тремя мушкетерами». Его нынешний визит носит необычный характер...

Шмитт приехал на фестиваль имени… себя. В самом деле, с 9 по 14 ноября в Санкт-Петербурге проходит фестиваль Э.-Э. Шмитта, организованный Молодежным театром на Фонтанке. Зрители смогут увидеть спектакли «Либертен» (Московский театр на Малой Бронной), «Четыре танго о любви» (Молодежный театр), «Фредерик, или Бульвар преступлений» (Театр имени Ленсовета), а также моноспектакль «Тайна Кармен», где на сцене предстанет сам писатель. А еще состоятся читка его новой пьесы «Если начать сначала», встречи с читателями и показ знаменитого фильма «Оскар и Розовая дама», где Э.-Э. Шмитт выступил как автор сценария и режиссер.

— В России вас знают прежде всего как писателя и драматурга. А почему вы начали сами ставить фильмы по вашим произведениям?

— Потому что я отношусь к своим книгам как к собственным детям и не хочу отдавать их первой попавшейся кормилице. Иногда по моим пьесам или повестям снимали фильмы, которые мне совсем не нравились. В моих книгах смешиваются драма, поэзия, музыка, эксцентрика — словом, вся палитра жизни, а когда начинают делать фильм, то используют лишь одну краску — драматическую. Когда в 2002 году был напечатан «Оскар и Розовая дама», отовсюду посыпались заявки, все хотели срочно снимать фильм по этой повести. Мне было крайне сложно определиться с выбором; вот я и выбрал такую стратегию: всем говорил «нет». Однажды все же сделал исключение, и в итоге один крупный польский режиссер снял для телевидения фильм по «Оскару». В этой ленте совершенно не было радости жизни: была больница, страдающие дети, старая дама — очень-очень старая. Вообще, такой мрак… Так что я решил: уж лучше сделаю все сам. Главное было — найти Оскара. Перед началом съемок у меня не было заранее заданного представления, как выглядит главный герой. Я понимал, что после химиотерапии у него нет волос. Но описать его внешность не смог бы. Ведь Оскар — это прежде всего душа. Во время кастинга передо мной прошло около трехсот детей, но когда уже под самый конец вошел этот мальчик, Амир, я тотчас понял: вот он. Это Оскар жизнерадостный, деликатный, остро чувствующий.

— Вопросы, которые обычно задают парой: что вы читали в последнее время и кто ваш любимый писатель?

— На вопрос по поводу чтения книг Виктор Гюго однажды ответил так: «Спросите у коровы, пьет ли она молоко?» Когда я что-то пишу, то стараюсь не читать… Надеюсь, что к концу жизни стану своим самым любимым писателем. Пока я таковым не явлюсь, но вся моя жизнь направлена на достижение этой цели. Но любимый писатель один. Писатель — убийца писателей. Это Достоевский. Когда в восемнадцать-девятнадцать лет я открыл для себя его романы, то собирался бросить литературу, даже не начав. Пойти преподавать физкультуру, например, как мои родители. Он настолько велик, что его творчество убивает наповал. Такого же калибра и Марсель Пруст. Именно поэтому я решил писать для театра — здесь не чувствовалось присутствия этих титанов.

— Где вы учились?

— Я учился в Париже, в Эколь Нормаль. Знаете, во Франции есть потрясающие высшие школы. Я выбрал ту, где учились многие крупные писатели и философы Франции ХХ века: Ромен Роллан, Жан Поль Сартр, Жак Деридда, Шарль Пеги. Вообще-то, я думал, что именно здесь и готовят писателей. Конкурс был огромный, человек двести на место. Но мне повезло, я поступил, хотя оказалось, что Эколь Нормаль готовит вовсе не писателей, а преподавателей и профессоров для университетов Франции. Были времена, когда французский язык был языком дипломатии, языком науки, языком светского общения для многих европейских стран. Эти времена прошли, теперь повсюду доминирует английский. Но не стоит предаваться ностальгии. У стран, чья культура развивалась на протяжении многих веков, — Франции, России, Италии, Испании и других, — есть громадные возможности расцвета, развития своей культуры, многостороннего обмена. Скажем, я всегда воспринимал Дягилева, Шаляпина, Нуреева как деятелей французской культуры, но, приехав в Россию, посетив Пермь, Казань, Нижний Новгород, я вдруг с небывалой остротой понял, что прежде, чем стать феноменом французской и мировой культуры, они работали здесь, в России, для русских.

— Как вы работаете? Кто-то или что-то способно вдохновить вас?

— Я вынашиваю книги, как женщины вынашивают ребенка. Я ношу их в себе, причем гораздо дольше девяти месяцев, я скорее мама-слон, чем кошка или человек. Я сознаю, что рождается новое существо, новая жизнь, но, в отличие от женщин, мои роды проходят без боли, это чистая радость, не омраченная родовыми муками. И еще один общий момент: после рождения книги мне становится грустно, у меня начинается нечто вроде послеродовой депрессии: понимаю, что мое создание перестает зависеть от меня, идет своим путем. Кстати, не люблю говорить, над чем я сейчас работаю. Я заметил, что стоит рассказать о замысле, и из этого уже ничего не получится. Если продолжить аналогию с вынашиванием ребенка, то я никогда не пытаюсь определить пол будущего младенца, не делаю УЗИ, не пытаюсь дознаться, что там, внутри меня, происходит и кто появится на свет. Для будущей книги, пьесы или сценария фильма важна тишина. И я стараюсь окружить книгу стеной молчания и выпустить в свет через маленькую дверцу лишь тогда, когда она будет полностью готова. Период вызревания, само написание требуют молчания. В работе меня вдохновляют люди, вдохновляет жизнь. Я по натуре наблюдатель. У меня есть две страсти. Первая страсть — смотреть, пытаться понять, вникнуть во все повседневные мелочи, из которых состоит жизнь. Это бесконечно увлекательно. Сидеть на скамейке в парке и просто наблюдать за людьми. Вторая страсть — слушать. Люди мне многое рассказывают — может, у меня просто внешность располагающая. Но мне действительно интересно слушать людские истории. В юности я был самоуверен, мне казалось, что я уже все видел и, уж точно, все понял в этой жизни. Теперь-то все выглядит куда более таинственно. Я с каждым днем проникаюсь уверенностью, что жизнь куда сложнее, многоцветнее, а порой и романтичнее, чем литература. Люди такие разные, у каждого столько тайн. И я упиваюсь этой непознаваемостью, этой наполненностью жизни. И не перестаю удивляться.

— Что вы ждете от предстоящего визита в Санкт-Петербург?

— Прежде Россия для меня сводилась только к Москве и Санкт-Петербургу, но в этом году, в конце лета, выдалась возможность выйти за рамки и узнать, есть ли жизнь за пределами ваших двух столиц. Я провел по паре дней в Перми, Казани и Нижнем Новгороде, было очень много встреч с читателями, со студентами университетов, со школьниками. И почти на каждой встрече я говорил о том, что с огромным нетерпением жду осени, когда приеду в Санкт-Петербург. Этот город невероятно прекрасен, я нигде не видел таких цельных, звучащих, как музыка, архитектурных ансамблей, такого необыкновенного света. Но мое нетерпение объясняется еще и тем, что Молодежный театр на Фонтанке организовал необычный фестиваль, где будут представлены мои пьесы, книги, в том числе и новый большой роман «Попугаи с площади Ареццо», фильмы и даже моноспектакль «Тайна Кармен». Прекрасно понимаю, что на этом фестивале я должен играть роль… Эрика-Эмманюэля Шмитта. Что ж, постараюсь сыграть ее как можно лучше!