27 августа Дмитрий Волкострелов представит на суд зрителей новую постановку по пьесе Павла Пряжко «Парки и сады». Корреспондент VashDosug.ru побеседовал с режиссером.

— Дмитрий, «Парки и сады» будут идти под открытым небом. Другой ваш спектакль показывают в ночном клубе. Вы не хотите ставить на большой сцене или не можете?

— Мне кажется, что интересно расширять пространство, искать новые возможности. Это такая российская установка, что театр обязательно с колоннами и занавесом. Но это не так. Хотя и на большой сцене я ставил, весной, в театре на Таганке.

— Какой реакции от зрителя вы ждете на такие постановочные решения?

— Я не знаю. Мы, как раз, стараемся не думать о том, как зацепить зрителя, вызвать у него определенную, и только такую реакцию. Есть театры, есть кино, которые ставят перед собой эту задачу. Есть такое искусство. Но оно не про нас. И я не знаю, что вкладывается в понятие «зритель». Зритель — это что? Это кто? Это какая-то безликая масса. Я не могу говорить за «зрителя», я могу говорить за себя.

— То есть ваш театр — театр для узкого круга?

— Мне кажется, что нет. И вопрос в другом: в готовности зрителя приобрести какой-то новый опыт. И, зачастую, зритель сегодня к этому не готов.

— Почему?

— Общество не готово к этому.

— С чем вы это связываете?

— За последнее время изменился зрительный зал. Современное российское общество очень мало рефлексирует. Это транслируется через зависимые от государства СМИ, через поступки власти. Например, закон о запрете мата на сцене. Есть спектакль «Три дня в аду» Театра Наций, который подпадает под действие этого закона, и поэтому мы вынуждены будем либо снимать его с репертуара, либо цензурировать. Очевидно, что люди, которые принимали закон о мате, очень давно не были в театре. Они, как я глубоко убежден, не в курсе современных театральных процессов, актуального искусства. Да и на любой другой спектакль могут прийти какие-нибудь условные казаки. Раньше этого не было. И, с одной стороны, такое вмешательство очень досадно, а, с другой стороны, понимаешь, что в театре еще существует некое пространство свободы, свободы высказывания, раз пытаются регулировать и его. И, значит, мы не зря работаем…

— Вы считаете себя умнее зрителя?

— Нет, я не считаю себя умнее кого бы то ни было.

— А новатором вы себя считаете?

— Нет, не считаю. Я считаю новатором Пряжко, который сказал новое слово в драматургии. Считаю Беккета новатором. Хайнера Мюллера. Но про себя я не могу так сказать.

— Гением?

— Нет, конечно. Мне кажется, вообще статус гениальности из сегодняшнего искусства ушел. Гений — это очень большая фигура, которая предполагает большую идеологию. В то время как сегодня, я думаю, само современное общество, культурное пространство ставит под сомнение любые большие идеологии. Потому что все большие идеологии за XX век сами себя скомпрометировали. Большая идеология не предполагает наличия других идей. И получается, что гений — это носитель идеологии, которая заведомо сегодня ставится под сомнение. Мы живем в ситуации наличия небольших и разнообразных идеологий, и, следовательно, разных художников, целью которых не является тотальное влияние на умы. И это, во многом, естественное состояние общества. Хотя сегодня нам, конечно, всячески навязывают как раз ту самую, большую идеологию для всех и всего. Вот общество постепенно и разучивается сомневаться.

— У вас есть такая своя, пусть и небольшая, театральная идеология?

— Пожалуй, что нет. Есть идеи. И они меняются от текста к тексту, от спектакля к спектаклю. Идеология изменений.

— Тогда обозначьте свое место в режиссуре.

— Ой… Я бы не стал называть какое-то место, потому что это значит поставить себе рамки и положить себя на полочку. Искусство — это общее смысловое поле, и здесь вообще не стоит говорить о полочках.

— Вы хорошо знаете историю театра?

— Вроде бы неплохо, черт его знает…

— Ваш театр — коммерческий?

— Нет, скорее, не некоммерческий.

— Как вы считаете, если вы некоммерческий режиссер, и не новатор, и не гений, почему о вас так много пишут?

— Вы ставите меня в такую ситуацию… «Дима, у вас есть хорошее качество, расскажите о нем, пожалуйста». Я не могу этого оценивать.

— А когда вы решили стать режиссером?

— Не было такого переломного момента. Другое дело, что во время обучения у Додина был момент, когда казалось, что не получится. Потому что Додин — большой мастер, педагог, режиссер. И неизбежно попадаешь под влияние его творчества. А дальше возникает ситуация, когда понимаешь, что как Додин ты ставить не можешь. Ты другой. И после такого опыта надо найти себя. Понять, как я могу, какие у меня есть возможности.

— У вас есть опыт киноактера… Не думали продолжить карьеру в этом ключе?

— Я бы и сейчас поснимался, но, во-первых, этим нужно заниматься постоянно, во-вторых, нужно время, которого нет, и потом — что для меня более важно — актер, даже если ему кажется, что он все сделал правильно и хорошо, не контролирует полностью процесс. Даже если неплохо сыграно, может быть некачественно смонтировано, снято. В кино актер не отвечает полностью за результат.

— Кем вы мечтали стать в детстве?

— В детстве хотел стать программистом, первое знакомство с компьютером это, конечно, было очень большое впечатление. Потом, уже в сознательном возрасте, был момент, когда я учился в театральном, но что-то не клеилось, и тогда я думал, как было бы здорово стать архитектором.

— Вы не пробовали писать сами?

— В юности, да, писал очень много стихов. Но наизусть не помню.

— А в архивах сохранились?

— Да конечно, и много, тем более, что я люблю архивы и все архивировать. У меня был период, когда я писал по три, по пять стихотворений в день, потом меньше и меньше. Но я никогда не дам это публиковать, потому что это очень личная история, и к тому же я вполне адекватно оцениваю их качество.

— Вы когда-то снимались в интеллектуальном шоу для подростков, помните?

— Однажды участвовал в телевизионной игре «самый умный» или что-то такое… Это было в те времена, когда я еще занимался творчеством актера, и мой агент меня отправил туда с целью популяризации.

— Как вы полагаете, какой человек может стать режиссером?

— Режиссером, и даже больше, художником, может быть любой человек. Каждый. И это одно из самых значимых достижений современного искусства. Искусство открыто для всех и каждого.