Творческий вечер Александра Филиппенко при участии Давида Голощекина посвящен одному из крупнейших писателей второй половины XХ Века — Сергею Довлатову.

Во время своего выступления Александр Филиппенко создаст блестящую и трагическую, смутную и волнующую картину ушедшей эпохи шестидесятников. Монологи актера будут обрамлены джазовыми композициями в исполнении выдающегося джазового мультиинструменталиста Давида Голощёкина. Известно, что Довлатов, главный герой вечера, очень любил этот жанр: «Джаз — это стилистика жизни — это мы в лучшие минуты нашей жизни, когда в нас соседствуют душевный подъем, бесстрашие и откровенность».

— Александр Георгиевич, расскажите о предстоящем вечере «Довлатов & джаз».

— Эта программа — сентиментальное путешествие в далекие горячие шестидесятые, когда мы были молодые. Самым главным событием того времени, помимо доклада Хрущёва о сталинских репрессиях, был Фестиваль молодежи и студентов в 1957 году, когда мы увидели, что мир, оказывается, цветной и разнообразный. Тогда приехали джазовые артисты и студенческие театры, на флагах которых было написано «Эксперимент». Мы увидели не серо-зеленые, а цветные троллейбусы в Ленинграде и Москве… А знаменитый «Сайгон»! И Ленинград, и Москва жили очень активной жизнью. Я играл в студенческом театре МГУ «Наш дом», которым руководили Рутберг, Розовский, Аксельрод. А какие были знаменитые капустники в Ленинградском доме актера! Тогда еще Сергей Юрский жил в Ленинграде. На фортепиано играл Аптекман-старший. И толчок всему этому дала хрущевская оттепель. Появилась новая поэзия, кинематограф заиграл новыми красками. В 1962 году, после похода Хрущёва в Манеж, уже возникал культ личности Хрущёва, но потом его сняли, и пока в ЦК разбирались «что и как», мы играли Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Сашу Чёрного, впервые на советской сцене — Андрея Платонова, «Голубую книгу» Зощенко.

И Давид Голощёкин, и Сергей Довлатов, и Юрий Левитанский — свидетели того времени. И произведения моих любимых авторов — о том времени. Сейчас нам преподносят историю так, как будто живых свидетелей не осталось, — научились очень лихо передергивать факты. А надо всего лишь внимательно перечитать Бродского, Окуджаву, Довлатова. И одна из сверхзадач моей деятельности в том, чтобы у людей после нашего вечера появилось желание зайти в книжный магазин и купить книгу Сергея Довлатова.

— Вы общаетесь с вдовой и дочкой Довлатова?

— Да, я знаком и с Леной, и с Катей. Но в основном дружат между собой наши дочки. Каждый раз после концерта в Петербурге мы с моей дочкой Сашей едем на улицу Рубинштейна и оставляем цветы у доски на доме, где жил Сергей Довлатов. Потом звоним в Нью-Йорк и рассказываем Лене и Кате, как прошел концерт.

— Как вам кажется, что общего в характере у любителей джаза?

— Это люди свободные духом. А вообще, советую почитать монолог Сатина о лжи и правде: «Кто слаб душой… и кто живет чужими соками — тем ложь нужна… одних она поддерживает, другие — прикрываются ею… А кто сам себе хозяин… кто независим и не жрет чужого – зачем тому ложь? Ложь — религия рабов и хозяев… Правда — бог свободного человека!» И еще советую прочитать «Жить не по лжи» Солженицына. Там все сказано… А джаз… Почему парткомы не любили джаз? Не потому, что «сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст». Нет! Это всего лишь первый слой, а самое главное, что джаз — это импровизация, а импровизацией нельзя управлять, и в нее нельзя встрять месткому. Импровизация невозможна без свободы. Свободным человеком нельзя руководить.

— Грань между свободой и вседозволенностью очень тонкая. Как воспитывать детей, чтобы они выросли свободными, но в то же время порядочными людьми?

— Все идет из дома, от родителей. Воспитывает не общество, а семья. «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает для себя!» Вдумайтесь в эти строки Левитанского!

— В одном из интервью вы сказали, что нуждаетесь в режиссере. Все моноспектакли вы ставите сами или есть режиссер, с которым вы работаете?

— Да, режиссер действительно нужен. Возможно, поработаю с Дмитрием Крымовым. Когда я играл на Таганке, был знаком с Давидом Боровским, и он мне подсказал сценографию, когда я работал над спектаклем «Один день с Иваном Денисовичем». Иногда советуюсь с Виктюком. Роман Григорьевич фонтанирует идеями. Мы с ним очень давно знакомы. Виктюк позволяет на репетициях выговориться. Потом он кричит на весь театр: «Ты гений, гений!» Но после предлагает совсем другой, свой вариант. Это интересная, обоюдная творческая работа. У режиссера должна быть живородящая формула. И артист должен понимать свое место в ней.

— Расскажите, пожалуйста, о ваших планах и о ваших недавних программах, с которыми вы выступали.

— Недавно в Москве, в Зале имени Чайковского, с оркестром под руководством Владимира Юровского была программа о Прометее, где я читал и Гете, и Байрона, и воспоминания о Танееве и Скрябине. До этого на Сахаровском фестивале читал Довлатова, в Воронеже были Платоновские чтения. Впереди — Булгаковские чтения на Патриарших прудах, буду читать «Белую гвардию». Последняя глава этого романа сейчас особенно актуальна. Впереди — вечер «Довлатов & джаз» в Петербурге, а 9 августа я буду в Сестрорецке читать произведения Михаила Зощенко, которому в этом году исполняется 120 лет.

В Театре имени Моссовета я играю в спектакле Сергея Юрского «Предбанник», ну и, конечно, в «Дяде Ване» Андрона Кончаловского. Недавно замечательно прошли гастроли в Англии, где осуществилась мечта Кончаловского: в один день актеры играли утром — «Три сестры», а вечером — «Дядю Ваню». Три дня было по два спектакля в день. Было трудно, но удовольствие получили все. Продюсеры сказали, что таких аншлагов у них еще не было. Обычно в Англии ставят тоскливые постановки Чехова об отчуждении, о печали жизни. А у Кончаловского иронический взгляд, особенно в «Дяде Ване».

— Вы выступаете в ночных клубах?

— В «ночных» не выступаю, но есть два клуба в Москве — «Гнездо глухаря» и «Альма матер». Я знаю, кто туда ходит, это моя публика. Театральные и концертные площадки для меня — это своеобразные знаки времени. Это встреча с теми, кто был моим эталоном, маяком, учителем или «точкой отсчета». Их дух, их тени всегда меня направляли и оберегали. Сцена БДТ. «Гамлет» в постановке Роберта Стуруа. Гастроли «Сатирикона». Я играю и Клавдия, и Тень отца Гамлета. Лежу, убитый на великих подмостках, и слышу: «Браво!» Чего еще может желать актер? И опять БДТ. Юрский на сцене. Гастроли Театра Моссовета. Я тоже на сцене. Поклоны. Юрскому — цветы. И мне — цветы. Лето. Питер. Белые ночи. Театр эстрады. В афише — «Ночной театр Александра Филиппенко». Я сижу в гримерной на том же диванчике, где сидел Аркадий Исаакович Райкин. Что еще может желать артист?

— Есть кто-то из современных авторов, кто вам интересен с актерской точки зрения?

— В свое время я с удовольствием читал Бориса Акунина. Есть прекрасные современные романы, но, как правило, они созданы для чтения глазами. А чтобы вариант был сценическим, должен быть автор инсценировки — драматург и режиссер, а уже законы пребывания на сцене я знаю сам. Не буду никого выделять из авторов. Особенно не хочу говорить про тех, кто пишет про 90-е годы. Половина из тех, кто пишет про эти годы, если бы не было 1991 года, сидели бы на рынке и заправляли шариковые ручки.

— Какие яркие литературные впечатления вы испытали в последнее время?

— Меня потрясли письма Андрея Платонова к жене, которые он писал в возрасте 23–24 лет.

— Кто вам привил любовь к литературе?

— Родители и, конечно, учитель литературы Людмила Иосифовна Стычинская... В школе я уже играл Чехова, потом был замечательный драмкружок, где мы играли Светлова. Сказки Тамары Габбе.

— Какую музыку слушаете, когда у вас душевный подъем или когда вам, наоборот, плохо?

— Когда плохо – «Se Si Bon», а когда хорошо — «Дым» Керна.