Роман Альберто Моравиа «Конформист» хорошо знаком любителям классической литературы и поклонникам Бернардо Бертолуччи, который экранизировал это произведение в 1970 году. И тем, и другим будет любопытно взглянуть на театральную версию романа, которую поставил известный режиссер Петр Шерешевский. Корреспондент VashDosug.ru поговорил с постановщиком накануне премьеры, назначенной на 14 и 15 июня в Камерном театре Малыщицкого.

— Интервьюеры очень любят спрашивать режиссеров про актуальность материала, взятого для постановки. Не вижу смысла его задавать: роман Моравиа даже слишком актуален…

— Именно поэтому он и выбран. Меня в последнее время волнует проблема наступления фашизма в нашем обществе. Но я говорю не про тот фашизм, который был в Германии. День за днем возникает ощущение, что люди объединяются по принципу неприятия всего, что противоречит позиции большинства. Будто бы есть какая-то планка, за которую нельзя высовываться. Происходит консолидация общества, где все подчинены одной идеологии. При этом необходимость встраиваться в это общество, в эту систему увеличивается. И непонятно, как человеку думающему и чувствующему в этой системе существовать. Не у всех есть силы идти против течения. К чему приводит желание встроиться в окружающую действительность — про это хотелось поразмышлять. И когда я наткнулся на роман Моравиа (до того я книгу не читал, смотрел лишь фильм Бертолуччи), я вдруг понял, что этот материал про сегодня и в социальном смысле, и в экзистенциальном.

— А в чем заключается нормальность современного человека, на ваш взгляд?

— Он, прежде всего, не должен думать. Не должен ничего подвергать сомнению или анализу. Ну, и, конечно, он стремится к буржуазным благам: деньгам, карьере, сексу. Он должен вписываться в общество потребления и желательно быть религиозным. Это не значит, что он должен быть человеком верующим. Он должен быть конфессиональным.

— Вы сказали, что сначала посмотрели фильм Бертолуччи. Насколько он повлиял на Ваше восприятие романа Моравиа?

— Сказать честно, я видел фильм Бертоллучи несколько раз, но очень давно, а память у меня «хорошая» в том смысле, что я очень быстро все забываю. Конечно, работая над спектаклем, я пытаюсь выкинуть из головы те моменты, которые помню, и стремлюсь заниматься исключительно книгой.

— Как известно, в книге финал один, а в фильме — другой…

— У нас третий финал. В романе есть длинный и подробный эпилог, который намекает на некую божественную расплату за совершенный главным героем грех. Фильм Бертолуччи для меня закончился убийством в лесу, а то, что происходило потом — смазалось в моей памяти… У нас в спектакле все заканчивается убийством и осознанием героем своего греха. Вся постановка — это некая реконструкция произошедших событий главным персонажем. Другими словами, все действие — это кошмарный сон. Каждый раз он пытается не повторить прежних ошибок, и, тем не менее, повторяет все заново. Неслучайно, зрители будут сидеть по периметру сцены: действие спектакля — это суд его совести. Он оказывается неспособным вылезти из прокрустова ложа собственных заблуждений и ошибок.

— Герой жив, или это, скорее, происходит после жизни?

— Я думаю, что после… Но мы не делаем на этом акцент. Мне кажется, не так важно, умер ли он или это просто кошмарные сны, которые он постоянно видит, каждую ночь после совершившегося убийства.

— Режиссер, как мне кажется, должен либо сочувствовать герою, либо его любить. Вы как относитесь к своему герою?

— Конечно, сопереживать герою необходимо для человека, занимающегося постановкой. Однако, я не могу любить этого персонажа. Хотя в какие-то моменты я узнаю в нем себя. Но это как раз то, что я в себе не люблю, и то, что я в принципе хочу из себя избыть...

— Ваш персонаж личность?

— Мне интересно рассматривать человека, который хотел бы и мог бы быть личностью. Но, выбрав для себя неверные ориентиры, он приходит к тупику. Он неспособен справится со своими ошибками, потому что ему не хватает ни веры, ни любви.

— Почему человек становится конформистом?

— В романе человек вдруг заподозорил себя в какой-то ненормальности. Он поставил себе диагноз и стал бояться самого себя. А главной бедой стало то, что у него в семье не было любви. И поэтому он не знает, что такое любовь, дожив до тридцати лет. И дальше он уже не знает, как любить женщину. Он выбирает себе условную подходящую особь, с которой можно построить хорошую ячейку общества.

— А его отношение к жене профессора нельзя назвать любовью?

— Можно, наверное. Это была его первая влюбленность, которую он испытал в своей жизни. Этим можно было бы воспользоваться, как оздоровлением собственной души, но вместо этого возникает жестокость. Когда человек долго ничего не ел, и вдруг стал есть, у него случается заворот кишок. С этой любовью происходит то же самое…

— Действие спектакля будет привязано к историческому моменту, описанному в романе?

— Мы не ставили перед собой задачу реконструировать реалии того времени. Повторюсь, это некий сновидческий мир. Вот герой в кабинете министра, а через секунду он, находясь на той же площадки с теми же артистами, оказывается в гостиной своей невесты. Все это некое зазеркалье… Это попытка овеществления человеческого сознания, а не овеществления его жизни, которую мы наблюдаем со стороны. Его фантазии и сны становятся зримыми. Например, в его сознании отец и профессор Квадри сливаются в одного человека, мать невесты и министр в другого. Это осмысленный театральный ход, когда артисты играют много ролей. В нашем спектакле это демонстрирует больную психику человека, который страдает от мук совести и сходит с ума.