25 и 26 мая в Мариинском театре открылся ХХ фестиваль «Звезды белых ночей» премьерой оперы Модеста Мусоргского «Борис Годунов» в постановке Грэма Вика (совместно с Баден-Баденским Фестшпильхаусом). Следующий показ премьеры состоится 26 июня.
Фото Н. Разиной
Безусловный шедевр
Премьера «Бориса Годунова» – всегда событие значимое. Во-первых, это безусловный шедевр русской оперы. Собственно, этого было бы и достаточно. Во-вторых, в Мариинском еще и ставят этот шедевр довольно часто, потому что «Борис Годунов» - это такая бомба, которую как ни сделаешь, обязательно получишь возмущенные отзывы: поставил традиционную «большую русскую оперу» – ах, архаический большой стиль, кого им сегодня удивишь. Повернешь постановку лицом к сегодняшнему дню – ах, боже мой, как можно уродовать великую национальную классику джинсами на сцене. Однако же Мариинский опять заказал новую постановку крупнейшему западному оперному режиссеру Грэму Вику, и это притом, что опера продолжает существовать в репертуаре театра в режиссуре не менее великого Андрея Тарковского 1990 года и, гипотетически, еще и в постановке Виктора Крамера 2002 года, пусть и в разных авторских редакциях. Почему?
Не только про русских
Помимо шедевральности музыки Мусоргского, причем как раз этой его, первой, выпадающей из классического оперного канона, редакции 1869 года, «Бориса Годунова» невозможно поставить, не задев самой болезненной и вневременной темы русской истории - взаимоотношений народа и власти, легитимности единоличного правления в православной стране, в которой царю-батюшке просто из подкорки, из генной памяти народа и, не к ночи будь помянутого, коллективного бессознательного хочется поклоняться и покоряться, как наместнику бога на земле. А потом, по осознании нелепости произошедшего, – бунтовать. И, конечно, бессмысленно (иногда и беспощадно, но это, слава богу, пока не про наши времена). И вот это больное место нашей жизни и нашей истории – оно же постоянно чешется! И не только у нас, недаром Вик говорит, что, при всем его уважении к русской культуре, «Борис Годунов» не только про русских и Россию, люди-то везде одинаковы, а значит и проблемы у всех народов схожи. И, например, тема политических манипуляций церкви в истории нашей страны также остро актуальна сегодня для многих монотеистических народов. А «Борис Годунов», как лакмусовая бумажка, может отразить и, соответственно, помочь осмыслить наши сегодняшние проблемы. Что режиссер и сделал - убедительно, точно и органично материалу.
Фото В. Барановского
Убежденный социалист Вик
Грэм Вик убежденный социалист, это заметно во всех его постановках, и либретто «Бориса Годунова» идеально совпадает с его взглядами. С первых минут спектакля происходящее выглядит неприкрытой политической сатирой на современную «демократию»: вся сценография выстроена на контрастах, которые, наверно, в первую очередь бросаются в глаза человеку со стороны. Рухлядь наследия советских времен, потрепанный, запущенный то ли зал заседаний, то ли какая-то позднесоветской архитектуры бетонная площадь заполнена народом – не тем мифическим средним классом, который в Петербурге и Москве делает вид, что в стране еще как-то можно достойно существовать, – нет, здесь как раз среднестатистические жители страны, те люди, что живут на официальный прожиточный минимум в шесть тысяч двести девять рублей, одетые похуже бомжей на Невском, с сумками на колесиках и авоськами с пустыми бутылками. Тут же менты или полицаи, кто их разберет, собирают дань с торговцев, кто-то дерется, кто-то тупо ждет окончания «выборов на царство», кто-то вяло помахивает триколором или иконой в сторону телевизионщиков – вот уж истинные слуги темных сил, исключительно в черном. После такого стояния, «стадо баранов» – и это либретто, прошу заметить, а не режиссерская актуализация - отпущено начальством до следующего добровольно-принудительного сходняка.
Конечно, после этой сцены оппозиция радостно приветствовала режиссера, еще бы! Да еще огромный герб Советского Союза валяется забытый на ступенях и его вяло теребят действующие лица, как будто надеясь еще к чему-нибудь приспособить, пока не оттаскивают, наконец, в сторону. Из этого голодного, серого и безнадежного бытия в сцене коронации выползает сияющий золотом и богатством иконостас. Заметно, что к церкви социалисты тоже не питают особой любви, что вызывает некоторый ропот в зале. Наибольшее возмущение у поклонников традиций вызывает сцена в корчме, которую Вик превратил в стриптиз-бар с девицами и Шинкаркой-мадам. Но скажите, уважаемые консерваторы, а чем собственно была корчма в XVI веке, как не кабаком с гулящими девками? Ни одна такая «осовремененная» сцена в спектакле не идет в разрез с материалом, почему и смотрится он на одном дыхании, благо и антрактов в этой, достаточно короткой, редакции делать не стали.
Преступления и наказания
Конечно, Вик в первую очередь режиссер, а не музыкант. И это, к сожалению, заметно. Весь спектакль простроен в первую очередь как режиссерская конструкция, очень логичная и явно удобная для артистов, которые не чувствуют себя в ней чужеродными, с продуманными и внятными декорациями и сценическими контрастами. Потрясает сцена семейных отношений Бориса, такая естественная и оттого еще более драматичная, приходящая к своей логичной кульминации в отношениях с сыном – в нем, законном наследнике, Борис видит оправдание своему давнему преступлению, его готовит как разумного, образованного преемника, но оставляет ему и свой ужасный рок царя-убийцы. Особенно лирично это было выражено в исполнении почтенного Николая Путилина, артиста героического, а то и трагического амплуа, который чуть ли не силой заставляет слушателя сопереживать себе, просто как глубоко несчастному человеку. Тут, кстати, и снимался слегка социальный пафос режиссера, потому что никакой аналогии такому царю в нашей жизни не просматривается. Даже сцена самовенчания этого Бориса выглядит как возложение на себя тяжелейшей ответственности, а не самовластно захваченной власти.
Фото Н. Разиной
Другой исполнитель заглавной партии молодой бас-баритон Евгений Никитин, в большей степени подчиненный режиссерской концепции, играл скорее современного, циничного политика и уступал центр тяжести политическому интригану и манипулятору Шуйскому в исполнении Евгения Акимова, великолепно проводящему как вокальную, так и драматическую линию своего персонажа. В результате, сюжетные линии всех значимых для режиссера персонажей в постановке соответствуют своим музыкальным темам и их развитию, может быть только царевичу Федору отдано больше внимания, чем это есть в музыкальном тексте. Но и тут искусственно усиленная линия персонажа в своей кульминации – когда его тема в устах отца, «Ты царствовать будешь по праву», звучит в сцене боярской думы, – совпадает с логикой музыкального развития и разрешается тревожным предчувствием Борисом своего конца. Но, скажем, тему царевича Дмитрия – одну из самых важных для Мусоргского, как антитезу теме Бориса, Вик вообще выпускает из виду. Она просто не нужна в таком взгляде на эту историю – политическая сатира, обличение социального неравенства, а это, наверно, основная тема постановки, не нуждается в мистических противовесах. В результате, звучать то она звучит, но спектакль в это время провисает. И, однако же, хватило режиссеру музыкального чутья выстроить драматическую структуру спектакля так, чтобы самая острая, до слез на глазах трагическая сцена в постановке совпадала с таковой в музыкальном тексте – сцена у собора Василия Блаженного. Которая была достаточно остроактуальной и во времена написания, именно ее автор позже убрал из первой редакции по цензурным соображениям. Голодная, страдающая, гонимая ОМОНом масса народа чуть не прорывается единым движением сквозь оцепление, рвется к роскошной, разодетой в меха и шелка «элите», выходящей из собора, где провозглашалась анафема Гришке Отрепьеву, как с престижного концерта. И эти скрюченные, угрожающие руки и нарастающие стоны-крики «Хлеба!» надо бы хоть раз услышать кому-то из власть предержащих. Так, для исторического образования.
В полную силу
Что бы не кричала консервативно настроенная публика (а на премьере, как и в прессе, прозвучала пара одиноких возгласов «Позор!»), постановка эта – безусловная удача театра. И Валерий Гергиев пошел на достаточно серьезный риск, предоставив свою сцену и самую популярную русскую оперу известному своими революционными взглядами Грэму Вику. Вообще, позицию художественного руководителя Мариинки в этом вопросе интересно анализировать. Будучи одним из самых заметных, «брэндовых» музыкальных деятелей страны, Гергиев не может не взаимодействовать со властью – при всей своей коммерческой успешности, такой махине, как Мариинский театр, без поддержки государства не выжить. И ведь театр с каждым годом только наращивает обороты, роскошный Концертный зал работает в полную силу, и плюс к основной исторической сцене уже почти достроена сцена вторая, гораздо лучше оснащенная технически, да и просто бóльшая по размеру. То есть дотации там скорее всего тонут, как капли в море, но они необходимы. А значит ссориться с властью театру не стоит. И маэстро Гергиев на пресс-конференции перед фестивалем на все вопросы журналистов о премьере сдержанно отвечал, что к прочтению классики надо относиться в первую очередь почтительно. И не дело театру так приближаться к новостным передачам. Но, оговаривался дирижер, у сильного художника это может получиться и достаточно остро, и художественно убедительно. По сути, он просто отошел в сторону, предоставляя кесарю кесарево, себе – музыкальную часть, а режиссеру – интерпретацию. Не случайно оркестровая партия премьерных показов была чрезвычайно аккуратна и даже суховата. Такая мудрая отстраненная позиция – мое дело оркестр, а к остальному я не имею отношения. Однако же именно Гергиев здесь инициативная сторона, и вообще определяющий фактор в политике театра, в котором все последние годы последовательно появляются экспериментаторские или остроактуальные постановки, молодые режиссеры, дирижеры и исполнители, сложная и коммерчески невыгодная музыка ХХ и XXI веков, и многое другое, что определяет сейчас Мариинский как ведущую музыкальную сцену страны.
