В этом году Союзу художников Санкт-Петербурга исполняется 80 лет. «ВД» встретился с одним из членов Союза, почетным реставратором города, Владимиром Сергеевичем Николаевым, который поделился воспоминаниями о простых буднях советского специалиста.

Вступление в члены Союза художников

Поначалу у Союза не было секции реставрации. Когда ее организовали, каждый, кто имел нужные документы и стаж, мог вступить. Вступил и я – примерно в 92-м. До 90-х я работал, в основном, в Ленинграде. Сперва – при Эрмитаже, но главный архитектор решил: зачем это надо – иметь своих художников, когда можно их нанять? Так и сейчас мыслят – зачем иметь своих рабочих, когда можно нанять гастарбайтеров, и они будут работать по-дешевке? Когда Эрмитаж пошел на это, нас не уволили, а перевели в мастерскую при Ленгорисполкоме.

У нас был двухэтажный домик в Пушкине. В городе помещения под мастерскую не нашлось: одно время мы ютились при музеях, работая на них, а как дали помещение, стало возможным работать не только с монументальной живописью. Зимой можно было заниматься реставрацией картин, а летом ездить в командировки. Потом московская Росреставрация начала тянуть к себе. Как перешел туда – начались объекты покрупнее: Рундальский дворец, Тихвин, в Казани приходилось работать. Нас пригласили к юбилею университета поискать там первоначальную отделку. Мы поковырялись и нашли старую живопись, старые обои. Там в то время был один дотошный – не то ректор, не то проректор, связанный с хозяйственной частью. Он попросил: ребята, вы расчистите тут побольше, а мы эти обои закажем…

Сразу после войны: ночлег на Карельском перешейке

Когда только кончилась война, нас отправили работать на Карельский перешеек, в место, где Черная речка впадает в Финский залив, на дачу Маннергейма. Там открыли Дом отдыха трудовых резервов. Зона была закрытая, туда просто так еще не пускали. Мы как с парада вернулись, получили план-карту. Взяли план, но на месте нечаянно его перевернули и пошли в обратную сторону. На самом деле, идти было километров пять. Мы прикинули, что за два часа дойдем. Шли, долго шли, смотрим – темнеет. Вдруг заметили, что кто-то на лошади едет, начали кричать – хоть бы спросить, где мы. Но представьте: время – сразу после войны, да еще вечер, и кто-то тебе откуда-то… Они как начали гнать от нас! Когда совсем стемнело, мы решили переночевать и с утра искать дорогу. Легли, наутро просыпаемся – кресты да могилы вокруг. Оказалось, прямо на могиле и спали...

Место, конечно, нашли, и в итоге проработали там до заморозков. Весело было. У нас имелся свой пулемет, свой миномет, патронов ящиками навалом – всё там нашли. Развлекались, стреляли, ходили купаться, пробивая тоненькую корочку льда. Порой находили на берегу и трупы, засыпанные песком. Знаю, что сейчас там платная клиника. Противотанковых рвов не осталось – все замыло, превратило в маленькие песочные канавки.

Париж. Незапланированное путешествия по закрытому Пантеону

Это моя первая заграничная командировка. В Петербурге реставрация считалась уровнем сильнее, чем в Москве. Поэтому когда пришел заказ из Парижа – отреставрировать старое здание русского посольства, небольшой особняк д’Эстре, – на нас обратили внимание. Особняк готовили превратить в резиденцию посла, мы там жили и работали, а парижане любили прийти посмотреть: у французов тогда было модно строить «маркизы» – подобие остекленного крылечка-верандочки, и мы отреставрировали нашу маркизу, и многие жители заглядывали, любопытствовали, как она сделана. «О-ляля, о-ляля!» – в общем, очень довольны были.

Однажды, во время очередной экскурсии, куда нас возили, уже на обратном пути мы с одним москвичом решили сходить в Пантеон. Вышли из нашего автобуса, было около четырех часов дня. Взяли билетики и пошли. Сам Пантеон – как Белый дом в Вашингтоне – один к одному. Внутри – вся история Франции в монументальной живописи, плюс захоронения. Вот мы идем, идем, слышим – колокольчик. Мы находились в самом конце, в глубине, и в четыре часа у нас даже в мыслях не было, что музей закрывается. Стали возвращаться – тишина, разговоров никаких не слышно. Я говорю: «Что-то подозрительно тихо». Засомневались: может, колокольчик к закрытию звенел? Но тогда бы билеты не продали… И мы так же не спеша направились к выходу. А там уж вообще никого нет и дверь закрыта.

Что делать? Надо искать телефон. Ходили-ходили по всяким служебным помещениям, но телефона не нашли, зато нашли «дежурку». У нас в музеях обычно ночной сторож сидит, а там никого, но видно, что комната дежурного – и чайник стоит, и картинки расклеены. Мы смотрим – ключи. Взяли их, начали пробовать – никакой к дверям не подходит. Тут вспомнили, что пока гуляли, видели лесенку наверх. Тогда мы решили выйти на крышу – внутри-то кричи-не кричи, никто не услышит. Поднялись, смотрим – на углу улицы полицейский ходит. Мы давай кричать: «Полицай! Полицай!». Он слышит, что кричат, везде смотрит, а найти не может. Мы опять орем, тут он сообразил, что звук сверху. Стоим, машем, что мол закрыли нас, а он нам что-то в ответ машет. Так и переговорили. Спустились вниз, слышим где-то телефон звонит. Нашли его на звук – он оказался на стене, закрытый ящиком. Снимаем трубку – полиция звонит. А французского-то никто не знает! Поняли, что они скоро приедут, но главное ведь было телефон найти. Мы сразу позвонили в посольство, всё рассказали, сели ждать.

Спокойненько рубильник включили, свет зажгли, пошли в подвал. Знали, что там основные захоронения находятся, но экскурсии туда водят редко. Мы и там свет врубили: видим, стоят отдельные большие ниши, и с двух сторон в два яруса надгробья, ниши перегорожены решетками. Тогда я узнал, что в Пантеоне захоронен Виктор Гюго. Когда всё посмотрели, свет вырубили, вышли. Стало темнеть и холодать. Пол каменный, все каменное, мы налегке. Пошли опять в дежурку, взяли там плитку, подняли ее наверх к выходу. Включили, сидим, греемся, ждем, кто приедет раньше – полиция или из посольства. Вдруг слышим – полицейские сирены. Смотрим в замочную скважину – а там народу уже куча, и посольство подъехало, и полиция, и директор музея. Открыли нам двери. Никто не ругал, напротив – директор перед нашим послом извинилась, но шума было много, слух быстро прошел – иностранцы, закрытые в государственном музее!

Италия, Кошачий дом и исчезновение в Катакомбах

В Италии никаких происшествий с нами не было. Мы реставрировали здание Торгпредства. Много ездили, много смотрели. Ходили на дикие пляжи, где повсюду итальянцы с примусами. Народу навалом, песок горячий, раскопаешь чуть-чуть – чтобы стоять можно было, вода парное молоко – мало радости. Жили недалеко от Катакомб – это бывшее старое римское подземное кладбище с кучей захоронений, но сами так ни разу и не сходили туда. Говорят, был там до нас когда-то хитрый научный сотрудничек, решил туда слазать. Ушел -– нет его и нет, так и не вернулся. Там же, под землей, проложена железная дорога Ватикана. Ночью было слышно, как в Ватикан шли поезда… Вообще, в Италии куда ни копни, уткнешься в историческое место… Обычно они раскопают немного – и оставляют. Недалеко от нас было интересное место, называлось Кошкин дом. Старый дом, разрыт фундамент, все огорожено, и внизу куча кошек. Они на египетских похожи, с вытянутыми мордами… Наверх не выходят, так и живут там, бродят...