Искусствовед и исследователь русской усадьбы Андрей Чекмарёв о прошлом и настоящем аристократических имений.
Уже год в Ярославском художественном музее проходят встречи-исследования в рамках проекта «Дом с картины». Каждая посвящена конкретному дому, который можно увидеть на одном из произведений, входящих в коллекцию музея. Об уникальной судьбе дворянских усадеб рассказывает Андрей Чекмарёв – искусствовед, старший научный сотрудник Научно-исследовательского института теории и истории архитектуры и градостроительства, один из активных участников и член правления Общества изучения русской усадьбы.
Андрей Чекмарёв окончил Суриковский художественный институт. Занимается изучением архитектуры российских регионов – малоизвестных и неизвестных ее страниц, связанных с творчеством крупных архитекторов, а также поиском работ столичных мастеров в провинции и атрибуцией памятников. В сфере научных интересов: русский XVIII век, изобразительное искусство и архитектура этого времени, архитектура русской провинции, влияние столичных образцов на региональную архитектуру.
С 1997 года сотрудничает с Обществом изучения русской усадьбы. Эта общественная организация, созданная в 1920-е и разгромленная в 1930-е, возродилась в 1992 году. Сегодня это своего рода клуб, в который входят архитекторы, реставраторы, искусствоведы, художники – все те, кто увлечен темой русской усадьбы.
Андрей, как пришла идея проекта «Дом с картины», в котором исследование русской усадьбы довольно органично соединилось с историей изобразительного искусства?
Я давно знаком с коллекцией Ярославского художественного музея – очень хорошей и качественной – в которой есть несколько работ, напрямую связанных с усадебной темой и являющихся одними из лучших образцов русской живописи. Та или иная картина волею судеб оказалась в Ярославле. Дом, запечатленный на ней, остается на прежнем месте. А может быть, переезжает, бывает и такое. Но при этом остаются изображенные художником парк, озеро, церквушка. Здесь когда-то жили люди, чьи судьбы могли быть счастливыми или трагическими… Это завязка целой истории! Мне всегда нравилось связывать места, людей, разные сюжеты, рассказывать, что скрывается за каким-нибудь пейзажем или интерьером дома. Любой музейный предмет – это окно, портал, с помощью которого можно переместиться в любое время, открыть этот бесконечный мир, понять, как устроена страна. Мне хочется, чтобы люди увидели, что наследие русской живописи напрямую связано с землей, на которой они живут. На мой взгляд, у нас недооценен подобный подход к искусству. У нас всё очень раздроблено. Как дороги заканчиваются после съезда с федеральной трассы, так часто и культурное существование региона ограничено своей локальной территорией. Но сегодня, благодаря в том числе Интернету, сфера культурного обмена, дружбы и человеческих контактов может быть безграничной! Жаль, что пока подобные коммуникации недостаточно развиты.
А с чего вообще начался ваш интерес к русской усадьбе?
Как обычно это бывает, всё связано с детскими впечатлениями, которые записываются в памяти и остаются навечно. Моя бабушка жила в деревне за Волоколамском, и, навещая ее, мы всегда проезжали мимо села Ярополец, где мое внимание привлекали церковь с необычным силуэтом и усадьба, принадлежавшая Гончаровым, которая выглядела как игрушечный городок. В тринадцать лет я специально поехал в Ярополец – рассмотреть поближе эту старую архитектуру, сфотографировать то, что сохранилось. Это было одним из самых ярких событий детства. Именно архитектура Яропольца стала предметом моих первых исследований – сначала темой дипломной работы, а затем научных статей и, наконец, книги.
Что вы открыли лично для себя благодаря изучению русской усадьбы?
В русской усадьбе, которая в чем-то проигрывала высокохудожественным итальянским или французским поместьям, было больше полноты жизни, больше разнообразия и больше личного. Дворянская усадьба – это ведь не только барский дом с прилегающим парком и постройками. Владельцы крупных имений нередко воплощали грандиозные проекты – строили дороги-аллеи, мосты, занимались перепланированием сел и деревень, возводили каменные дома для крестьян по разработанным типовым проектам… На принадлежавших им землях помещики зачастую создавали государство в государстве, где жизненный уклад формировался по собственному усмотрению.
То есть усадьба давала возможность для самореализации?
Безусловно. Усадьба – это первое в России пространство реализации личности, которая в нашей стране всегда жестко регламентировалась. Жизнь русской аристократии сильно зависела от воли монарха, была существенно ограничена в проявлениях собственной политической и какой-либо иной самостоятельности. Отсюда особое значение усадьбы как первой возникшей возможности творческого устроения собственной модели мира, «мира для себя». Любопытно, что, несмотря на регламентированность жизни, возможность для свободного самопроявления оставалась. Огромные территории не позволяли контролировать каждый отдельный участок государства. Кроме того, по Карамзину, строгость законов российских всегда компенсировалась их неисполнением. На многое смотрелось сквозь пальцы, и помещики творили удивительные вещи – иногда причудливые, иногда очень симпатичные. Где-то это была высокая культура, где-то – курьезные подражания.
С какого времени началось это обустройство частной жизни?
Ключевая дата в истории русской усадьбы – 1762 год, когда был издан манифест Петра III «О вольности дворянству», подтвержденный Екатериной II сразу после восшествия на престол летом того же года. Манифест освободил дворян от обязательной службы, дав возможность жить частной жизнью. Впервые в русской истории появилось целое привилегированное сословие, предоставленное себе, располагающее временем, средствами и свойственной людям эпохи Просвещения жаждой полезной деятельности. Именно с этого момента и начинается массовое строительство усадеб, в которых отражались и амбиции владельцев, и их состоятельность, и род занятий, и уровень кругозора, и вкус. При этом придворная знать ориентировалась на стиль императорских резиденций, образцом для которых в свою очередь служили европейские монархические дворы.
Можно ли сказать, что подражание всему европейскому влияло не только на архитектуру, но и на изменение самого уклада русской жизни?
Во многом да. В моду входили не только французские сады и английские парки, отделка и обстановка домов, но и европейский быт, этикет, развлечения – ассамблеи, балы, праздничные гуляния… При этом архитектурные проекты всегда заимствовались с какими-то отступлениями. На это могли влиять личные семейные обстоятельства, желание запечатлеть исторические события, к которым был причастен хозяин имения. Например, в усадьбе участника очередной Русско-турецкой войны можно было увидеть монумент, напоминающий о победе русского оружия – какую-нибудь бутафорскую крепость, имитирующую турецкие укрепления (внутри обычно размещался конный двор владельца или хозяйственная утварь). На архитектурном решении могли отразиться и впечатления от какого-нибудь путешествия – и в результате появлялись такие шедевры как, скажем, круглая церковь Рождества Богородицы в селе Подмоклово Московской области. Этот храм в имении князя Григория Долгорукова как будто сошел с итальянских картин эпохи Возрождения. Казалось бы, какая связь? Очень простая: князь Долгоруков был долгие годы российским послом при европейских дворах и позаимствовал архитектурные формы оттуда.
Ориентация на Европу в конечном итоге меняла саму русскую аристократию – ее взгляды, идеалы?
В слабо развитой с точки зрения коммуникаций империи дворянские усадьбы, по сути, становились источником новых форм культуры и быта. В усадьбах работали приглашенные очень квалифицированные специалисты, часто родом из Европы. Из-за границы помещики выписывали и привозили редкие сорта сельскохозяйственных культур, журналы с руководствами по ведению разной деятельности, предметы обстановки и, конечно, художественные произведения. В усадебной среде многие новшества появлялись гораздо раньше, чем в уездных и даже губернских городах! Усадьба связывала самые отдаленные уголки русской провинции с Петербургом, Москвой и европейскими столицами. И далее, словно кругами по воде, нововведения – театры, оркестры, редкий тип зданий или редкая порода скота – распространялись всюду.
В усадьбе складывались свои формы досуга, формировалась собственная система ценностей, происходило осознание собственного «я», своей роли и роли семьи в русской истории. Отсюда – родовые портретные галереи в домах аристократов, монументы монархам и сослуживцам на территории имений… Многие усадьбы могли похвастаться богатыми и незаурядными по уровню художественными коллекциями и библиотеками. Произведения искусства не только собирали, но и специально заказывали для ансамбля самой усадьбы – скульптурные циклы, огромные мебельные гарнитуры, серии гобеленов и так далее.
Кроме всего прочего, в усадьбе складывалась особая система взаимоотношений между людьми разных сословий и статуса – дворянин общался непосредственно с дворней, крепостными артистами, музыкантами и художниками, со священниками местной церкви. Усадебные впечатления сформировали мировоззрение многих классиков русской литературы и повлияли на сложение идей славянофильства и народничества.
А насколько было распространено усадебное строительство в собственно русском стиле?
Усадебная архитектура проходила все те же стадии, что и другая архитектура – императорские дворцы, храмы… В XVIII веке господствовал классицизм с античными формами и мотивами. Русская усадьба в ее классическом варианте – из того времени. Это дом с колоннами, окруженный парком, прудами, беседками. Весь этот хрестоматийный набор подробно описан нашей классической литературой.
Классицизм сменился эклектикой, стилизацией под разные направления прошлого, в том числе под стиль русского зодчества. Особенно русский стиль стал развиваться с появлением деревянных дачных домов – резных, сказочных по своему облику, интерпретировавших, как считали владельцы, русскую избу, некие мифические народные терема. На самом деле их образ был придуман петербургскими архитекторами, а подлинные крестьянские строения были гораздо строже, проще и функциональнее. В русском стиле строились и каменные дома – в духе палат допетровского времени, с наличниками, шатрами, с элементами, заимствованными у церковных построек.
В собственно русском стиле наблюдалось немало вариантов. Причем многое даже не укладывается в наши представления о личности заказчика, его взглядах и мировоззрении. Например, промышленник и предприниматель Савва Мамонтов в приобретенном имении Абрамцево строил деревянные здания в виде русских теремов. А славянофил Алексей Хомяков построил в своем имении под Тулой копию венецианской колокольни Сан Марко, причем рядом с церковью в стиле классицизма…
Несмотря на то, что в искусстве отразился не только поэтический образ помещичьей жизни, но и все темные стороны крепостного уклада, – дворянские гнезда даже спустя столетия воспринимаются как подобие земного рая. Почему этот культурный миф не удалось разрушить ни народникам, ни большевикам, никому?
Более того, миф о русской усадьбе, пережив саму усадьбу, ушел в советский кинематограф, в котором замечательно и очень убедительно экранизировались произведения классиков. Одновременно представление об усадьбе как мире красоты и покоя отразилось в образе жизни советских санаториев и домов отдыха, зачастую в бывших дворянских усадьбах и расположившихся…
Поэтизация образа русской усадьбы как одного из символов России началась с пушкинских времен. В русской литературе XIX века усадьба описана наиболее ярко, со всем ее разнообразием, колоритом, противоречивостью светлых и темных сторон жизни. Ближе к началу нового века в трактовке усадебной темы стал преобладать мотив угасания, ностальгии по прошлому, наложившийся на обостренную чувственность символизма и всего рефлексирующего мировоззрения Серебряного века. Усадьбы прошлых времен воспринимались как свидетельства ушедшей – иной, блестящей и полноценной – жизни, наподобие Античности. Величие, доблесть, яркие судьбы предков, их дома и сады представлялись приметами великого прошлого – не в пример нынешнему времени, измельчавшему и лишенному внутреннего стержня. Именно поэтому в начале ХХ века так остро переживалась русской культурой тема обветшавшей и опустевшей усадьбы, окруженной одичавшими парками. Наряду с тоской и печалью по прошлому присутствовало неизменное любование красотой старых барских гнезд, тонкое чувство особой ауры дворянских домов и их призраков. Всё это работало на мифологизацию образа русской усадьбы.
Почему в советские годы одни усадьбы сохранялись, а другие нет? Была ли какая-то логика в этих решениях – скажем, не трогали имение «прогрессивного писателя» или здание, представляющее историческую ценность?
Первоначально логики не было никакой. Русский бунт явил свою бессмысленность и беспощадность. Где-то были довольно кровавые истории. Где-то удавалось добыть какую-нибудь охранную грамоту, заручившись поддержкой Луначарского или Грабаря. Где-то шедевры прошлого спасались художниками – скажем, благодаря Станиславу Жуковскому сохранилась уникальная коллекция фарфора в усадьбе Кусково графов Шереметевых. Усадебные ценности и библиотеки были национализированы. А художественные коллекции составили основу собраний почти всех наших музеев, особенно областных и районных… Постепенно начался процесс приспособления и недвижимости – сохранившиеся крепкие усадебные дома стали использоваться как административные здания (конторы, школы, больницы, интернаты) или дома отдыха.
После войны началась новая волна интереса к русской культуре. Появились литературные музеи-заповедники. Но о музеификации домов русской аристократии речи быть не могло, поэтому искали разные варианты, например, в Кусково комплекс долгое время носил название музея-усадьбы творчества крепостных (Аргуновых и других художников). Но таких примеров было немного.
Вы знакомы с зарубежным опытом сохранения архитектурного наследия. Что происходило с аристократическими имениями в других странах?
Их судьба складывалась по-разному. Конечно, такого разгрома, какой постиг русскую усадьбу, в других культурах не наблюдалось, там не было такой ожесточенной идеологической борьбы с собственным прошлым. Но многое было разрушено в результате двух мировых войн. И, конечно, владельцы разорялись, продавали свои имения. Были случаи, когда постройки шли на слом – в той же Англии, например, уничтожались целые поместья, хотя они и были признаны историческими памятниками. Поэтому принимались специальные законодательные ограничения на разрушение собственности, даже если она принадлежит частному лицу. Были созданы общественные, частные или частно-государственные структуры, которые занимаются содержанием подобных имений. Это и трасты, и фонды, и разные попечительские организации. Как правило, бывшие владения аристократов используют в туристических целях. Но в целом государство мало где готово уделять много внимания и тратить большие деньги на сохранение частных имений. Во Франции, например, владельцы часто вынуждены сами привлекать туристов проектами, далекими от культурных целей – устраивать отели, рестораны, конно-спортивные клубы.
Как вы считаете, у нас подобное развитие усадебной истории возможно?
Сегодня закон позволяет приобретать усадебные комплексы в частные руки. Но бизнес не очень стремится к такого рода инвестициям. Значительная часть памятников архитектуры требует реставрации. Поднять такую недвижимость очень сложно, а главное, непонятно, как ее использовать. Как место личного проживания? Приятнее купить дом на курортном побережье. Развивать как туристический объект? Но нужно чем-то привлекать людей. А вся мебель красного дерева и живописные шедевры старых мастеров давно утрачены или принадлежат музеям. Собрать же новую коллекцию невероятно дорого. Делать отели? Катать на лошадях?.. Вопросов пока больше чем ответов, особенно если учитывать условия нашей жизни в регионах – климат с долгой зимой и межсезоньем, дороги, инфраструктуру, развитие туризма, кадровые вопросы, рентабельность.
Памятник архитектуры должен жить. А живет он, когда используется, когда включен в повседневный быт, в круговорот жизни, когда он нужен людям. Если здание отреставрировать, а потом закрыть на замок – оно развалится через несколько лет. Важно найти применение культурному наследию. Сегодня это самая острая проблема в вопросе сохранения дворянских усадеб.
