Спектакль берлинского театра «Шаубюне» завершил фестиваль NET.

В завершение программы крупнейшего форума нового европейского театра был поставлен решительный восклицательный знак. Высокотехнологичная постановка от триумфатора европейских фестивалей — берлинского «Шаубюне» — вызвала однозначные восторги у зрителя. Критически настроенного в том числе.

Режиссер Кэти Митчелл имеет безупречную репутацию оперного режиссера — она ставила спектакли для Лондонской Королевской оперы, Копенгагенской оперы, Зальцбургского фестиваля. В Королевском Национальном театре в репертуаре имеется ее «Идиот» по роману Достоевского. А вот в берлинском «Шаубюне» спектакль по пьесе Стриндберга «Фрекен Жюли» — ее первая работа. Историю рокового для всех участников соблазнения хозяйской дочери прытким лакеем Жаном, Митчелл рассказывает от лица служанки Кристины. Будучи невестой Жана, она безмолвно стерпела измену, за которой подглядывала в щелочку в дверном проеме.

Самые заядлые театралы заранее подготовились к тому, что увидят на сцене — Митчелл знаменита своей приверженностью к видео- и кинопроекциями. «Ничего нового?» — невероятно, но нет. Новое в этом спектакле все. И свет, и звук, и картинка. Режиссер превращает качественный театр в кино экстра класса, жонглируя возможностями обоих искусств. Ее режиссерское видение, прямо скажем, радикально: сложнейшее в технологическом отношении действие развалится сразу, если из него исключить хотя бы один элемент. А их здесь немыслимое количество: съемки в прямом эфире с десятка камер, имитация звуков и голосовое озвучание... Зритель не видит театр как таковой, целиком действие ему показывают исключительно на экранах. На сцене же быстро-быстро передвигаются операторы, двигаются, подобно ширмам на колесиках, стены усадьбы, снуют артисты и их дублеры. Последние необходимы для крупных планов. Пока настоящая Кристина (удивительная работы актрисы Юле Беве) потрошит курицу или прислушивается к разговорам любовников этажом ниже, лодыжки или руки ее копии снимают так, если бы снимали аналог фильмов Антониони. Совершенная цветопись завораживает. Митчелл продумала все: каждый цветочек из тех, что Кристина кладет себе под подушку, чтобы приворожить неверного лакея Жана, рифмуется с полутонами, в которые выкрашены стены усадьбы, с одеждой героев, с их походкой.

Подробнейший психологический анализ души главной героини происходит прямо здесь и сейчас. Один взгляд, взмах ресниц, царапина на руке, капля крови убитого Жаном чижика... Мелочи вырастают в значении до философских символов. Кристина переживает страшную боль с отстраненностью бергмановских персонажей. Молчит и терпит. Ее зрачки тем временем расширяются, по щекам бегут слезы. Порой кажется, что внутренний монолог служанки (стихотворение Ингер Кристенсен: «есть можжевельник, есть водород, есть любовь, есть садовое искусство, и вдовы, и лоси есть можжевельник, есть водород, есть любовь, есть садовое искусство, и вдовы, и лоси») необязателен. Документальная фиксация ее переживаний говорит зрителю больше любых слов. И убеждает — театральная режиссура еще может удивлять. Это вообще тот самый новый европейский театр, в который уже перестали верить и от которого давно ничего не ждут, кроме скандальных экспериментов и обнаженки. Оказывается, ждать и можно, и нужно. Митчелл же мы дождались.