Евгений Маленчев: «Мы взрослеем на травмах»

InnerVIEW — первая масштабная попытка взглянуть на современное искусство изнутри. В формате интервью-бесед ведущие театральные режиссеры, продюсеры, композиторы, менеджеры, кураторы, исполнители, музыканты, художники, драматурги и писатели делятся с шеф-редактором «Вашего Досуга» Inner Emigrant своими взглядами на профессию и размышлениями о происходящих тенденциях. Гостями уже были Максим Диденко, Кристоф Рок, Всеволод Лисовский, Ильдар Абдразаков, Томас Остермайер, Максим Виторган, Анатолий Васильев, Патрик де Бана, Владислав Наставшев, Виталий Полонский и Антониос Кутрупис, Жан-Даниэль Лорье, Мартин Жак, Филипп Григорьян, Марк Галеотти, FC Bergman, Стефан Брауншвейг, Шейла Мецнер, Анатолий Белый, Фредерик Бегбедер, Борис Юхананов, Том Оделл, Иво Димчев, Хайнер Геббельс, Алиса Хазанова, Светлана Захарова, Макс Эмануэль Ценчич, Ян Фабр, Робер Лепаж, Дмитрий Волкострелов и Марат Гельман.

Тридцать первым героем стал молодой режиссер, спектакли которого идут в разных городах России, но ни один из них пока нельзя увидеть в Москве. Он одинаково эффективно работает, как с топовыми артистами (Никита Кукушкин, Александра Ребенок, Максим Суханов и другие), так и со штатными труппами провинциальных театров. При этом виртуозно жонглирует форматами — делает site-specific проекты, аудио-променады, крупные драматические работы и камерные перформансы. Сейчас его имя за пределами театрального сообщества известно не слишком хорошо, но мы убеждены, что он — один из тех, кто определяет будущее российского театра.

Эксклюзивно для этого интервью он согласился опубликовать свой аудио-променад-спектакль «Война и мир. Путешествие», в котором можно услышать плеяду звездных артистов. Теперь вы можете ознакомиться с ним, не выходя из дома, но для того, чтобы увидеть полноценный спектакль, придется съездить летом в Ясную Поляну, усадьбу Льва Толстого, и воспринимать этот текст в непосредственном контексте места.

Евгений Маленчев (ЕМ) рассказывает в интервью Inner Emigrant (IE) о провинции, академизме, звуке и тексте в современном театре, политике, развлечении, скуке и недопустимом на сцене.

• 1. О «ВОЙНЕ И МИРЕ»
• 2. О ШТАТНОЙ ТРУППЕ И СПЕКТАКЛЯХ В ТУЛЕ
• 3. ОБ ОТСУТСТВИИ СПЕКТАКЛЕЙ В МОСКВЕ
• 4. О НЕДОПУСТИМОМ В ТЕАТРЕ
• 5. О ТЕАТРЕ В ПРОВИНЦИИ
• 6. О ТЕКСТЕ В ТЕАТРЕ
• 7. О ЗВУКЕ В ТЕАТРЕ
• 8. О РАЗВЛЕЧЕНИИ
• 9. О ПОИСКЕ
• 10. О ПОЛИТИКЕ
• 11. О ДЕЛЕ «СЕДЬМОЙ СТУДИИ»
• 12. О ВОЗРАСТЕ
• 13. ТЕСТ АННЫ АХМАТОВОЙ
• 14. ФИНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

IE Женя, именно спектакль «Война и мир. Путешествие» произвел на меня, как принято говорить, неизгладимое впечатление. Я заново поверил, что у жанра аудио-променада может быть большое будущее. Поэтому для начала ответь на насущный вопрос — когда, где и как спектакль можно будет увидеть вновь?

ЕМ Его можно будет увидеть ближайшим летом на очередном фестивале «Толстой» в Ясной Поляне. Также с коллегами из музея мы сейчас обсуждаем перспективы этой работы в пространстве медиа. 

IE Как эта работа возникла? Сколько вы ее готовили?

EM Где-то полгода, кажется. От идеи, от предложения музея сделать специальный проект для фестиваля, до того момента, когда появилась уже какая-то форма. Это заняло несколько месяцев. Мы с драматургом, с Юлей Поспеловой, много говорили о том, что нам интересно, и практически сразу отказались от темы ухода Толстого из усадьбы. Версий на эту тему достаточно, а заниматься интерпретацией интерпретаций не очень интересно. Мы решили, что как люди молодые, мы хотим говорить о молодом Толстом. Вот этот период, который в спектакле, мы практически ровесники с ним. Это стало началом — свадьба Толстого и Софьи Андреевны. Дальше мы уже пошли в дневники, в какие-то исторические документы. Когда открываешь эти тома, то понимаешь, что жизни не хватит все это осмыслить, поэтому постепенно поиск сужался. В итоге, мы остановились на периоде с 1862 года, с дороги в Ясную Поляну, до «арзамасского ужаса» в 1869. Дальше уже Юля осталась наедине с дневниками, она работала с текстом, а я работал параллельно — с композитором, художником и актерами.

IE За кем было последнее слово в вашей команде? 

ЕМ Последних слов не было. Мне комфортно, когда никто никому приказать не может. Я всегда стараюсь так работать — абсолютно доверяю человеку. Если мне художник предлагает сделать вот так, а я не понимаю почему, то я соглашусь. Потому что я доверяю соавтору. Я могу настаивать на каких-то вещах, убеждать, но не приказывать. Это же вопрос о взаимоотношениях внутри команды, как вы договариваетесь и как распределяете роли. История, например, с композитором Гришей Полухутенко, который делал саунд к «Войне и миру», вообще почти абсурдная. Я послушал музыку Гриши и захотел что-то сделать с ним вместе. Гриша похож на молодого Толстого, и я подумал, почему бы ему не сыграть его. Мы познакомились, когда я еще предполагал, что в спектакле будут актеры. Пришел к нему на концерт, мы встретились, поговорили, а дальше началось что-то совсем уже другое. Мы работали параллельно, я писал с актерами текст, а Гриша писал музыку и потом сводил весь материал. Идея сто раз менялась, но в основе был наш интерес друг к другу и к теме. 

IE На твой взгляд «Война и мир. Путешествие» – это постдраматический театр?

ЕМ Думаю, что постдраматический, по всем признакам.

IE По каким?

ЕМ Там нет иерархий. Нет главного и побочного, одно не обслуживает другое, нет разделения на актера и зрителя. Там нет ничего, кроме тебя и информации, которую ты получаешь. Это довольно свободная для восприятия структура. Информация передается через иммерсив – через погружение в реальную среду и художественные объекты, музыку, текст.

IE Сегодня многие делают променады, но ваше аудиопутешествие воспринимается лучше именно за счет сильной драматургической части. И здесь возникает интересный парадокс: вроде бы спектакль постдраматический, но именно сильная драматическая составляющая делает его таким ценным.

ЕМ Мне тоже кажется, что текст крутой, и мне бы хотелось, чтобы у него была какая-то дальнейшая судьба помимо нашей истории. Но я вообще не представляю, как это может случиться на территории драматического театра. 

IE Насколько само место влияло на тебя? Ясная Поляна находится совсем рядом с Тулой, ты наверняка там часто бывал. 

ЕМ Да, конечно. Ясная Поляна для меня особенное место, мне очень хорошо там. Не могу сравнить его ни с каким другим. Тут много всего совпало одновременно: компания, место, интерес к Толстому, с которым я к тому моменту уже встречался в театре. Мне с ним очень интересно.

NB! С согласия авторов спектакля вы можете полностью прослушать спектакль «Война и мир. Путешествие» эксклюзивно на «Вашем Досуге». Однако полное впечатление о спектакле получится составить, лишь бродя по Ясной Поляне с картой в руках и разыскивая встроенные в ландшафт усадьбы арт-объекты, выполненные художником Настей Бугаевой. Представить, как полноценно выглядит спектакль, вам поможет наша подробная рецензия.

IE Ты штатно работаешь в Тульском театре?

ЕМ Да.

IE Тебе комфортно в таком положении?

ЕМ Что ты имеешь в виду?

IE Есть две модели: ты либо входишь в штат театра и работаешь там, либо ты независимый художник, который кочует с площадки на площадку.

ЕМ Я объединил две модели в одну. Договор с театром никак не ограничивает мою свободу. Я делаю спектакли в разных городах.

IE Но работать со штатной труппой тебе комфортно?

ЕМ В этом есть смысл, конечно. Например, в случае с Челябинским театром, где мы делали «Каренина» Сигарева, я делал распределение ролей фактически по фотографиям. То есть буквально, представь, выбирал актрису на роль Анны Карениной по фото. Это не редкая ситуация, когда режиссер просто смотрит на фотографии и решает кто что будет играть. Тренировка шестого чувства. А в Туле у меня есть возможность работать с актерами, которых я неплохо, в общем, знаю. Когда я предлагаю какие-то названия, я уже понимаю, кто что может, кто что хочет, и как это будет развиваться. Мне кажется, что и мне, и актерам там интересно работать вдолгую.

IE Тула – это два часа от Москвы. Почему молодой режиссер, который превращает Тульский театр в локальный Шаубюне, не сядет в поезд, не приедет в Москву? Почему ты выбрал осесть там и начать делать что-то?

ЕМ Да я на самом деле ничего такого не выбирал. Разве могут быть границы в современном мире?

IE Но ты сам из Тулы? Для тебя важно работать в родном городе?

ЕМ Да, конечно. Я бы не хотел терять взаимоотношения с этим городом. Я там родился и вырос, сделал первые спектакли. Но мир сегодня в принципе отрицает оседлость. Я понимаю, когда человек становится художественным руководителем и занимается одним театром, у него нет времени заниматься другими. Но, блин, это же абсолютно необходимая практика. Необходим какой-то вызов, обнуление, выход из зоны комфорта. Человеку необходимо перемещаться в пространстве.

IE Сколько твоих спектаклей сейчас идет в Тульском драматическом театре?

ЕМ Сейчас два. «Нахлебник» и «Каренины» – между ними шесть лет.

IE Они сильно отличаются от того, что там идет обычно?

ЕМ Ну они и друг от друга сильно отличаются. От того, что идет обычно, тоже.

IE Сколько у тебя всего спектаклей?

ЕМ Я не считаю. На самом деле не очень понятно, как считать. У меня есть работы в государственных театрах, есть в независимых, есть фестивальные проекты. И в общем, не очень понимаю, зачем считать? Что нам это может дать?

IE Хорошо, сколько у тебя спектаклей в Москве?

ЕМ Ни одного.

IE Почему?

ЕМ Не знаю. Так получилось. Мог быть один. Был 2014 год, за год до этого я сделал дипломный спектакль в Туле по Тургеневу, это был «Нахлебник», и художественный руководитель одного из московских театров, увидел этот спектакль и предложил мне сделать в его театре «Отцы и дети». Я вдохновился идеей, и мы начали работу, но спектакль не выпустили. 

IE Почему?

ЕМ Это был очень крутой опыт. Очень болезненный, конечно, но очень важный, потому что у меня никогда не было такого, чтобы я не находил контакт с актерами. У меня бывали разные проблемы: со службами, с администрацией, с дирекцией и так далее. В таком типичном рабочем конфликте художника и администратора. А вот конфликт с актерами - случай для меня особенный. Этот случай, кажется, остался единственным в моей практике, когда актеры просто отказались делать то, что я предложил. Просто сказали: «Нет, мы этого делать не будем». Причем про невинную ерунду шла речь — руку нужно было положить между ног. Мне надо было проявить хитрость, наверное, будь у меня к тому моменту больший опыт, я бы так и сделал. Но тогда меня это совершенно поразило, я не знал, что делать дальше, как работать. Помимо того, что в принципе внутри этого театра я всегда чувствовал себя оппозицией, теперь что-то важное в процессе было нарушено. То, чего я хотел, казалось им недопустимым. Мы откровенно поговорили, и мне стало ясно, что ничего хорошего в итоге не получится, а лучшее, что можно сделать – прекратить наши взаимоотношения. 

IE Вы анонсировали, уже были афиши? 

ЕМ До премьеры оставалось полтора-два месяца, готовилась к открытию новая сцена. В театре кто-то уговаривал, кто-то отговаривал, но моя команда меня поддержала, и мы все приняли решение уйти из проекта. Время показало, что решение было правильным для всех.

IE Для тебя как для зрителя есть что-то недопустимое на сцене?

ЕМ Ничего. Все допустимо.

IE Всем привожу пример: один замечательный режиссер в какой-то момент оказался в условиях, когда театр потребовал, чтобы на сцену вынесли реальную икону. И он очень долго сопротивлялся, потому что считал, что сакральное на сцену выносить нельзя. В таком случае оно начинает работать как бутафория. 

ЕМ Да, его логику я понимаю.

IE Другой пример: в европейском театре нацистские символы исключены. Ты можешь хотеть показать нацистский символ, но не можешь себе позволить его использовать. 

ЕМ Есть какой-то закон? Или это этическая договоренность?

IE Не исключаю закон, но есть и негласная этическая договоренность. Например, в партиципаторном театре сейчас складывается договоренность – делай, что хочешь, но нельзя унижать зрителя. Ты можешь зрителя вовлекать и побуждать к действию, но ты не можешь его унижать. Кто-то расширяет и говорит, что недопустимо на сцене проявление реального насилия одного человека над другим. Вот ты в спектакле «Каренины» в Тульском театре буквально загонял Вронского. Помнишь, он у тебя прыгал?

ЕМ Да-да, помню. Нет, я уверен, что на сцене недопустимого нет ничего. Есть недопустимые методы, которые я считаю токсичными, но это другое. Сцена должна быть свободна, а за сценой нужны границы. Обнаженное тело на сцене и за сценой — не одно и то же.

IE Ты раздеваешь актеров? Я посмотрел 5 твоих спектаклей, и нигде не видел обнаженных актеров.

ЕМ Нет, кстати, почему-то не раздеваю.

IE Почему в «Карениных» в сцене скачек с Вронским ты не сделал этого? Ты говорил, что пробовал его раздеть. 

ЕМ Пробовал, но в этой сцене визуальное столкнулось с идейным. Если бы это был стоп-кадр, то есть картинка, то конечно он должен был быть голым. Но мизансцена активная, он же все время прыгает, понимаешь? Получилась бы просто идиотская комедия. А цели такой не стояло. 

IE Я видел мизансцену, когда европейский режиссер Роберт Карсон поставил «Риголетто» и там в какой-то момент герцог должен скинуть халат и уйти голым. Вот как только Роберт Карсон уехал из Москвы, все герцоги начали поддевать трусы. И в сцене скачек Вронского кажется, что это какой-то компромисс с актером.

ЕМ Совсем нет, ни я, ни Андрей Харенко, который играет Вронского, ни вся команда, никто не был бы против. Возможно, некоторая публика в Туле была бы против, но это не имеет значения.

IE Когда мы говорим, что Тульский драматический театр – провинциальный театр, это обидно?

ЕМ Нет, объективно это так. 

IE А есть ли что-то, чего нельзя делать в провинциальном театре? И почему? Не зайдет?

ЕМ Не зайдет и не зайдет, это ладно. Скорее нельзя самому превратиться в худшем смысле в провинциального художника. В сервилиста, как ты говоришь. Я видел такие примеры. Провинция может сожрать. Совершенно незаметно для себя ты можешь стать таким провинциальным художником с серым лицом и обывательскими ценностями, болтливым, беспомощным и ненужным. Ритм провинциальной жизни быстро засасывает тебя, и важно не соблазниться этой тихой размеренностью. То есть для жизни это может и удобно, но для художника – это конец. Поэтому кроме академического театра в компании небезразличных я еще занимаюсь независимым. «Барабан», который родился несколько лет назад как попытка вырваться из этого рутинного ритма, сегодня уже превратился в театр горожан – это читки, перформансы, коллаборации, летняя резиденция и так далее. Ты уже видел «Пастораль», мы играли ее в Москве, в Туле, в Костроме, и будем играть еще. В скорых планах «Барабана» работа над современным американским текстом «Осторожно, мечеть», который будет копродукцией с Центром Мейерхольда.

IE Из твоих спектаклей я вижу, что ты прямо кайфуешь, когда работаешь с текстом…

ЕМ Да, абсолютно.

IE Ты считаешь себя «современным» режиссером или академическим? 

ЕМ Наверное, академическим. 

IE Для России идеальный формат...

ЕМ Неожиданно?

IE Да, очень. Это из-за любви к тексту? Потому что постдраматический театр вполне может быть нарративным.

ЕМ Это из-за академической школы. Ни одна форма театра не отменяет текст, но в драматическом театре текст всегда является основой… является и точкой А, и точкой Б одновременно. То есть, местом, из которого ты выходишь, и куда обязательно возвращаешься. В этом смысле мне ближе постдраматический театр, где может быть и текст, и нарратив, но это только одно из выразительных средств, равное всем остальным, одна из составляющих общей архитектуры спектакля. Хотя текст и работу с текстом в театре я люблю, но сам текст точно не святая святых для меня. 

IE Ты можешь поставить спектакль без слов?

ЕМ Конечно. 

IE Ты можешь поставить спектакль без звука?

ЕМ Думаю, что тоже да. Наверное, да. Не знаю. 

IE Я пытаюсь понять, что тобой движет. Музыкальная драматургия, текст или что-то еще?

ЕМ Я просто не хочу в современном театре гегемонии чего-то одного над чем-то другим.

IE Значит ты все-таки из «современного» театра?

ЕМ Ну конечно, я академический режиссер в современном театре.

IE Класс, ты только что подарил мне заголовок!

ЕМ Мне кажется, я даже осмысленно это делаю. Мне в принципе нравится эта старая занудная тема про соединение академического и нового… То есть у меня вполне академическое режиссерское образование, но я живу в современном мире и работаю в современном театре.

IE Ты работаешь с крутыми композиторами. При этом регулярно их меняешь, не останавливаясь на ком-то одном.

ЕМ Не меняю, но каждый раз я ищу смысл в формировании постановочной команды, состав зависит от идеи. В команде должна быть какая-то константа, как мне кажется, и в то же время к этой константе должны прибавляться новые люди. В Костроме и Нижнем Новгороде я работал с композитором Кириллом Широковым, в Ясной Поляне с Гришей Полухутенко и с драматургом Юлей Поспеловой, в Туле, Рязани и Челябинске с хореографом Львом Шелиспанским, а в Новосибирске с Андреем Короленко. Разные люди – это разные эмоции. Сейчас в команде мой постоянный соавтор художник Настя Бугаева, художник по свету Нарек Туманян и вот уже не в первый раз композитор Федор Кондращев, с которым мы вместе кропотливо занимаемся не только музыкой, но и звуком.

IE Надевая в провинциальных театрах микрофоны на актеров, как ты заставляешь их не орать?

ЕМ Знаешь, есть старая театральная поговорка про то, что лучше переиграть, чем недоиграть. Вот мы начинаем с того, что делаем ровно наоборот. Я всегда говорю о том, что лучше недоиграть, чем переиграть. Потому что органика, например, в случае с «Карениными» это возможно важнейшее, это же история про реальный мир, в который вторгается мир космический, и постепенно, аккуратно, через приоткрытую щель в двери, сжирает эту реальность и превращает ее в абсолютный космос. Наверное, было бы странно, если бы эта реальность была изначально фальшивой, театральной. В спектакле сделана большая работа не только с естественным звуком актера, но и с естественным темпом и ритмом. Очень важно, что – вообще это редко используют осмысленно в театре – скука как выразительное средство. Состояние скуки – это иногда необходимое сценическое состояние. Делать все время интересно и увлекательно – для меня невероятное лукавство, подмена. Театр, конечно, тоже шоу, но он имеет право не быть увлекательным.

IE А театр – шоу?

ЕМ Мы когда-то с тобой определили, что театр от всех других видов искусств отличает то, что это место, где люди скучают и страдают. Мне кажется, это очень хорошая твоя формулировка…

IE Не уверен, что прямо моя, возможно где-то вычитал…

ЕМ Ну впервые я услышал ее от тебя, поэтому буду теперь говорить, что вот Inner Emigrant так сказал. Мне кажется, театр проще определить не тем, что он есть, а тем, чем он не может быть. Может ли театр быть шоу? Конечно, может. 

IE А чем не может?

ЕМ Развлечением.

IE Театр не может быть развлекательным? 

ЕМ Это не может быть главным намерением. Для меня это существенная разница: как бы два человека, делающих внешне одно и то же, если внутренне находятся в разном целеполагании, то они делают разное. Для меня спектакль молодого режиссера с красивыми намерениями, даже если он не получится, будет в стократ ценнее, чем совершенно мастерски сделанное зрелище для развлечения публики. 

IE Театр — место молодых. Согласен с этим?

ЕМ Абсолютно.

IE Режиссер – молодая профессия?

ЕМ Да, думаю, что да.

IE Филипп Григорьян в интервью красиво сформулировал, что режиссер – молодая профессия, а чем старше он становится, тем больше ставит «на мышцах».

ЕМ Вообще страшный соблазн делать то, что уже умеешь. Ужасный. Потому что мы вырабатываем штампы, привычки, мышцы, ремесло – и все это очень соблазнительно. Тоже самое у актера, да и у любого, кто профессионально занимается искусством.

IE Я посмотрел почти все твои спектакли, и меня удивило, что каждый непохож на предыдущий. То есть, открыв очередной спектакль, я бы не сказал, что это ты. «С любимыми не расставайтесь», «Каренины» и «Война и мир» — принципиально разное. Почему ты так радикально меняешь эстетику, подход? 

ЕМ Может быть это и есть молодость, мы ищем и пробуем разное. А в тот момент, когда я найду, позвони мне и скажи: «Прекращай». Это же опасность — найти искусственное… как бы брендировать себя. 

IE Тем не менее все так делают. Григорьяна я узнаю, Бутусова я узнаю. Тебя я скорее услышу и быстрее по звуку пойму, что ты — это ты.

ЕМ Наверное, потому что звук для меня — очень личное. Коридор поиска в любом случае будет сужаться со временем, зачем ускорять этот процесс, мне нравится быть непредсказуемым. Но я вижу общее не только в звуке, оно часто проскальзывает в композиции, в сценографии. То есть, можно сказать, что мы занимаемся окнами и домами, получается, что практически нет спектаклей, где не было бы окна или дома. 

IE Откуда такая тяга к домам?

ЕМ Не знаю.

IE Если задуматься?

ЕМ Ну это что-то из области психоанализа. 

IE Что для тебя дом?

ЕМ Наверное, что-то значит, так вот получается.

IE Но это комфортное место или некомфортное?

ЕМ Дом – это место, где происходит самое значительное в жизни. А, если ты хочешь говорить в театре о чем-то значительном, то ты к этому месту обращаешься. Какие-то ночные кошмары, бессонница, одиночество – это же происходит с тобой дома. Вот момент с окнами мне понятен – это момент подглядывания. Я думаю, что театр – это окно, в которое мы все время подглядываем. Форма подглядывания меняется – как мы будем подглядывать за ними теперь? Будут ли они делать вид, что нас нет, или что мы, наоборот, здесь? Но сущность того, что мы будем подглядывать и наблюдать, она остается. 

IE Когда ты обнаружил за собой тягу к домам, у тебя не возникло желание сразу сделать что-то без окон и домов?

ЕМ Нет-нет. Это меня пока не пугает. Просто смешная мысль, которая меня посетила, пока был монтаж «Войны и мира». Дома в этом спектакле то на земле, то под землей, то на воде, то тонут. Но они никогда не мыслились мной как дома. Это большой вопрос, как искать и меняться. Я об этом думаю. Чтобы меняться в театре, то есть не превратиться в какой-то бренд, нужно менять жизнь.

IE Мы говорили про театр как место развлечений. А театр – место политики?

ЕМ Да, вполне. Почему нет.

IE Возможен ли театр без политики?

ЕМ Конечно. 

IE Какой это театр тогда? Хороший? 

ЕМ А с каких пор политика отличает хороший театр от плохого?

IE Если мы говорим о театре как зеркале сегодняшнего дня, то очень странно, если оно не отражает политические процессы. Особенно в России, где это больная тема…

ЕМ Я современный человек, живущий в современном мире, как тебя, так и меня политика в равной степени касается. Что-то делая, я неминуемо пропускаю через себя политические и общественные процессы, я не могу этого избежать. Но сейчас… не нужно путать политический театр и гражданское сознание. И я говорю не о политике в широком смысле, а в узком – о вопросах общественной и государственной жизни. Наверное, театр много спекулировал вот этими околополитическими темами. Это стало каким-то трендом, люди стали меряться гражданскими и политическими взглядами…

IE Я часто задумываюсь, почему в Москве сейчас вдруг такой бум театральности, зачем в театр идут люди, которые раньше в него никогда не ходили. И подумал, что это очень сложно цензурируемый вид искусства.

ЕМ Практически не цензурируемый, да. От этого страшно бесится министерство цензуры. 

IE И я наблюдаю две волны. Первая – люди, которые приходят в театр эскапизма, они не хочет слушать про политику, они хотят красоты. И другая волна, которая хочет услышать хотя бы интонацию протеста. 

ЕМ Думаю, что театр возможен по обе стороны. И разделить почти невозможно – одно вытекает из другого. Если обобщать, то лично мне ближе эстетическое, чем политическое. Но про это государство у меня, конечно, иллюзий нет. 

IE Мой традиционный вопрос. Как на тебя повлияли аресты, связанные с делом «Седьмой студии»?

ЕМ Знаешь, любой травматический опыт – это способ взросления. Мне кажется, что до этой истории я был в чем-то наивным человеком. Я помню время, когда все это только начиналось и Кирилл Семенович Серебренников еще не был арестован, снимал фильм. И уже были арестованы другие люди. Естественно, эта тема везде обсуждалась и я, как и многие тогда, говорили, что нет, не может быть. Это недоразумение, этого не может быть. Я был почти в шоковом состоянии, когда узнал про арест. Кирилл Семенович при всем том, что он важная и значительная часть современного театра, он при этом еще и реальный человек, и вот эта история приходит фактически в твой дом. То есть это не про условного, а про реального для тебя человека. Не знаю на что это было направлено, но не исключаю, что именно на это. Стало страшно. Страшно, что защищенных нет. Думаю, что в тот момент реальный мир изменился. Или я как-то внутренне повзрослел.

IE Сейчас тебе 32. Насколько ты ощущааешь себя молодым режиссером, имея в багаже больше 10 постановок государственных и независимых театрах в разных городах России? Уходят мастера — Брусникин, Табаков, Угаров, Гремина, Захаров, Волчек. Те, кто вчера были молодыми режиссерами, стали вдруг мастерами. Это быстро произошло, многие растерялись. Пройдет еще 5-10 лет, и ты туда же отправишься, из молодых — в мастера.

ЕМ Это к предыдущему вопросу. Мы взрослеем на травмах. В российском театре, как и вообще в России, нет института сменяемости власти. Страшно подумать, что будет завтра. Я не первый человек, который сказал это, но много больших театров сегодня возглавляют очень немолодые руководители. Редкий руководитель готовит себе приемника. Нет системы и получается, что ребенок становится взрослым, когда теряет родителей. Мало кто занимается этой проблемой, потому что у нас это что-то неприличное, думать о том, что будет завтра, и понимать, что после тебя должна быть жизнь. 

IE Известно, что Анна Ахматова проверяла новых гостей коротким тестом. Давай его повторим. Чай или кофе?

ЕМ Кофе, конечно.

IE Кошка или собака?

ЕМ И кошка, и собака. Так же можно ответить?

IE Пастернак или Мандельштам?

ЕМ Мандельштам.

IE Развивая эту тему, Толстой или Достоевский?

ЕМ Толстой. Мне кажется, в моем случае ответ очевидный.

IE У Льва Толстого была большая библиотека, но, уходя из Ясной Поляны в конце жизни, он взял с собой одну книгу – «Братья Карамазовы» Достоевского. Оказавшись на его месте сегодня, что бы взял ты? 

ЕМ Это точно будет музыка... Вопрос — какая... Если так можно, я бы взял с собой Apple Music.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: