Андрей Жолдак эпатировал московскую публику спектаклем по знаменитой алко-поэме Венедикта Ерофеева.

Спектакль Андрея Жолдака на «Золотую маску» номинирован не был. Оказалось, у украинского режиссера-провокатора слишком много противников. Однако значимость этой работы трудно переоценить — на сегодняшний момент это самое внятная театральная версия культовой поэмы. И, пожалуй, самая вызывающая.

Четырехчасовой спектакль Жолдака московским театралам, как и питерским (спектакль поставлен на сцене театра «Балтийский дом») показался испытанием на прочность. Подробное исследование метафизики русского народного пьянства, вышедшее в 70-х годах прошлого века из-под пера Венечки Ерофеева, у Жолдака превратилось в сакральную мистерию о рае, которого — сколько не ищи — нет.

Главную примету авторского стиля (Ерофеев о самом низком писал поэтическим языком) Жолдак как будто стер. Низость у него торжествует не только на земле, но и на небе. Так, ангел у него оказывается базарной бабой, страшно и гадко матерящейся, опрокидывающей бутылку за бутылкой и стирающей грязное белье, стоя в одном лифчике. Пьяные рабочие испражняются прямо на сцене, сомнительные девицы-участницы бесконечного застолья заливают сцену рвотными массами, а сам Венечка играет смычком от скрипки на огурце, засунутом в рот неизвестной женщине с начесом на голове. Кроме этого, на сцене то и дело мелькает оскаленное чучело рыжей лисицы, плещутся полиэтиленовые черные волны, кряхтит высохшее дерево.

Множество неоднозначных символов и неведомых обывателю радикальных подсмыслов кружат голову, образуют странный мистический водоворот, в котором исчезает привычный Ерофеев. Жолдак ставит о себе и для себя. Он подводит ерофеевскую поэму к личному знаменателю. И это несмотря на тот факт, что авторский текст присутствует в спектакле чуть ли не до буквы. У Жолдака героя алкоголика-интеллектуала Венечку играют сразу двое актеров. Любимец Някрошюса литовец Владас Багдонас отвечает за «лирику», а актер Леонид Алимов за «физику», точнее, физиологию. Если первый представляет себе буфетчиц в образе балерин, а пьяных проституток как ангелов, то второй грубо и гадко ругается, пускает слюни и совершает шокирующие непотребства. Визуализированное раздвоение личности подчеркивает ненормальность происходящего.

Весь спектакль похож на наркотическую галлюцинацию. При этом прозрачен лейтмотив — Венечка, пытающийся доехать до Петушков, ищет дорогу в несуществующий рай. Дорога, кстати, на сцене также присутствует и ведет к крошечному домику на горе. Венечка туда так и не дойдет (метафора призрачного несуществующего блаженства) — его убьют в электричке. И внутренняя свобода, казавшаяся обретенной благодаря алкогольным коктейлям, выпитым по дороге, тоже исчезнет.

Конечно, всю эту жутковатую, терроризирующую сознание абстракцию выдержит далеко не каждый зритель (многие уходили еще до антракта). Но тем, кто отважится, непременно будет, о чем подумать. Режиссер и его резюме (тотальная невозможность не счастья даже, но покоя) бесчеловечны. Но вот вопрос — можем ли мы что-то противопоставить ему в ответ?