Уже несколько месяцев как на малой сцене Театра-фестиваля «Балтийский дом» Лев Эренбург и возглавляемый им Небольшой драматический театр с неизменным аншлагом показывают свой премьерный спектакль «Ю» по пьесе Ольги Мухиной. Подробнее — в рецензии от VashDosug.ru.
Однажды на своем творческом вечере писательница Людмила Улицкая говорила о том, что сейчас не принято дружить с соседями. Многие из нас даже не знают, как их зовут. Культура взаимопомощи, которая сегодня утрачена, проявлялась в мелочах (не выручите солью?) и умении найти нужную интонацию, чтобы утешить (не волнуйтесь вы, миленький, все будет хорошо!) чужого человека — соседа, с которым жизнь, так уж получилось, соединила общей парадной, а то и вовсе общей прихожей (и уборной). На общей кухне общие проблемы.
Нельзя сказать, что люди, выросшие в условиях советского общежития ностальгируют по тому времени: и Улицкую, и тем паче Эренбурга трудно заподозрить в идеализации прошлого и несуществующей больше страны. Они сожалеют разве что совсем немножко о том самом, быть может, главном чувстве нужности друг другу, которое ушло вместе с эпохой. Четкое понимание «Я не могу без тебя» — не просто поэтичные слова, но проза коммунальной жизни.
Герои спектакля «Ю» крепко связаны друг с другом судьбой ли, случаем, семейными узами — как гирлянда, которую они периодически зажигают. Если одна лампочка перегорит, и другие не засияют. Чтобы гореть, им надо любить. И они любят без разбора, жадно и отчаянно, трагически и смешно, нелепо и неловко. Перегорают по очереди.
Лев Эренбург создал коллективный портрет в интерьере послевоенной Москвы. Как всегда у него получился шарж — высмеивание пороков через преувеличение характерных черт. В той жизни все было карикатурно и убого, но казалось естественным (и правда, что тут такого: нет то газа, то воды). И артисты НДТ абсолютно естественны в предлагаемых обстоятельствах: никакой отстраненности и «четвертой стены». Было ощущение, что перед зрителями раскрылись створки времени и мы стали невольными свидетелями любви и быта поколения, которому сейчас за семьдесят. Они, увидев спектакль «Ю» — трагикомическое подобие реалити-шоу, наверняка, печально вздохнут: «Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в любовь». По сути, так самозабвенно больше ни во что кроме любви не верили. Буквы патриотических лозунгов поотваливались: над кухонькой как будто парит надпись КОМУ НАРУ, тускло светят красные звездочки на шпилях Кремля — как мечта о городе всеобщего благоденствия под названием Москва, рядом фигурка вождя с поднятой рукой, напоминающего советскому народу («кому нару»): «Работать надо, работать!» Дополняют картонную композицию символов великой державы троллейбусы и трамваи, пересекающие Москву своими рельсами и проводами, наполняющие ее звуками постоянного движения. В них люди, обманутые Москвой, ездят за пределы Садового кольца в поисках счастья («Уедем, Андрей!» — кричит юная Аня), которое в будущем, конечно, наступит, но пока все по-прежнему и тот же чайник на плите. Сидят двое в ванне, где он резал вены, и жуют счастливый билетик, чтобы желание сбылось.
Спектакль состоит из множества таких вот абсурдных моментов о любви и смерти. Жить никому не хочется, но надо. Любить не получается — и не надо. Но вопреки всему любится — против воли и разума, по зову сердца, из жалости, от одиночества и тоски. Любовь к ближнему не как болезнь — разлюблю и сердце успокоится — но необходимость. О такой любви сегодня забыли, о ней напоминают нам иногда писатели и режиссеры, которые жалеют новое поколение, не умеющее так любить. Лев Эренбург поставил спектакль для молодых. Вместе с теми, кому не пришлось вступать в пионеры, он подсмеивается над бытом советских граждан, но и оплакивает эти несостоявшиеся любови. И зрители смеются и плачут, смеются и плачут, смеются и плачут и сопереживают сквозь смех и слезы этим непутевым, в чем-то на нас похожим чудикам. Какие они наивные! Ах, мы сбежим от всех, любимый! Но знает ведь, что мужа не оставит в незашитых портках, без лекарств и без обеда. К тому же, с безногим далеко ли убежишь? А глупая девочка Аня с детства влюблена в соседа, который ей косы заплетал, любуется его морщинами, заслушивается стихами. А он в оранжевой рубашке, всегда в подпитии — богема... Зато какой страдалец! Русские женщины за такими богемными страдальцами в каторгу идут.
В этом спектакле собраны самые типичные характеры русских женщин. Надо уточнить, это важно — женщин, переживших войну. После того, как русские женщины дождались (или не дождались) своих героев они стали такими — беззаветно любящими того, кто рядом, пусть он инвалид или умом слегка тронутый, главное чтобы больше никуда не ушел, а если и ушел, то ненадолго, к Люсе за лаской, в магазин за водкой. Главное, чтобы вернулся. И мужички, инвалиды или умом слегка тронутые, возвращаются к своим женщинам — даже с того света возвращаются (трудно выговорить чего поэт наглотался: триметилбутан... Потому что это не любовь, но необходимость. Выстраданное понимание «Я не могу без тебя» звучит в унисон робкой надежде «Лишь бы не было войны». Лейтмотив послевоенных десятилетий Лев Эренбург уловил очень точно и своевременно. Сейчас, в 2014 году, вдруг стало понятно: не бывает, чтобы без войны. Но тогда (а мы же два с половиной часа подглядывали за жизнью тогдашних людей) казались очень важными новости о том, как прошло заседание ООН по вопросам разоружения. Кстати, старый приемник здесь играет отдельную роль: он включается в тот момент, когда все уже сказано, а молчать неудобно; трещит, но издает дивные звуки вальса Чайковского, песни Высоцкого и Анны Герман. Эти люди — дети той войны — все чуть-чуть шизофреники, слегка алкоголики, надоедают близким своей болезненной заботой. Здесь о любви кричат — на столе, когда Сева сзади в противогазе Пирогова неистово голосит «Люблю!»; пишут о ней на Красной площади — Коля с ДЦП взял из дома краску и начертал имя Аня; ради любви стреляют — выстрелы раздаются часто: в цель и мимо, случайно и намеренно; режут вены, разумеется, из-за любви — кто же на кухне режет вены? Хотя, согласна, здесь уютно; уступают мужа — соседке, сестру — жениху, супругу — Барсукову. «Ю» — история взаимных обменов на время или навсегда. В этом спектакле за любовь умирают и только во имя любви живут.
Как обычно вместо нежной сентиментальности Лев Эренбург предпочел жесткий натурализм. Он заставил героев истово любить друг друга, и сам их, в общем-то любит, несмотря на то, что иронично высмеивает трогательные чувства. Этот режиссер — известный мастер превращать трагедию в фарс. Он беспощадно сталкивает высокие идеалы и обыденность. Все его спектакли состоят из бытовых мелочей и философских метафор. Нет, не так, скорее, Лев Эренбург складывает философские метафоры из бытовых мелочей. Родина представляется огромной, как карта, изображенная на пачке «Беломора». Старуха, которую никто не замечает, непреднамеренно, заметьте, она ведь не злая эта старуха, просто несчастная, спускает в унитаз случайно рассыпанный горемычной женой прах поэта. Степан Иванович заедает водку хлебными мякишами под милую песенку «Добрый жук». Анечка подтирает лужу под пьяным вдребезги Андреем (обоссался, простите за грубость, поэт — ее демонический мужчина). Добрая фронтовая медсестра Елизавета Сергеевна знает, куда и когда вколоть обезбаливающее после неудавшийся попытки суицида — чтобы хотя бы временно так сильно не болела душа. Когда слабоумный Коля кричит «Люся!» (потаскушка, бывшая оперная певица), кажется, что буква Ю в названии, это и есть Люся — женщина, которая поет. Люся всех любит, и кого надо — приголубит.
«Всего один лишь только раз цветут сады в душе у нас, один лишь раз, один лишь раз!..» — разносится из радиоприемника голос всесоюзной любимицы. А завтра — Новый год.
