Спектакль Наваждение

«Наваждение» в Театре им. Пушкина – новая роль Веры Алентовой и новая победа режиссера Романа Козака. Когда Роман Козак задумал ставить пьесу Александра Галина, знатные театралы схватились за голову. Зачем ставить старую пьесу, когда нужно и можно – новые; и зачем ставить Галина, когда среди молодых драматургов есть еще более пошлые?

Премьера расставила все по местам: Козаку нужна была не эта пьеса конкретно, а более-менее подходящий материал для зарисовки на темы наших 80-х. Не пьеса для бенефиса Веры Алентовой, а Вера Алентова, та самая актриса из кинофильма «Москва слезам не верит», – для реализации своей большой гуманистической затеи.

Масса кинематографических приемов: «живой» макет скорого поезда, стальной пешеходный мост поверху, трехмерная диорама большой станции, уходящей платформами в перспективу. Ни дать ни взять – «Вокзал для двоих», выстроенный на сцене. Смешная и не боящаяся быть смешной, смелая и натуральная Алентова в роли простушки-проводницы: сморщенные кеды, парик Мэрилин Монро, милицейский свисток меж грудей, немереный рюкзачище на лопатках, футболка с олимпийским мишкой.

Различие между молчаливой красавицей Алентовой и хабалистой Зинаидой заметно только в речи: даже с «геканием» и «тараторкой» никак не истребить московский говор. Сцены любовной горячки, безутешной сумасшедшей истерики Алентовой удаются куда лучше – словно бы проснулся в этой сдержанной, по-хорошему суховатой актрисе телесный жар, болезненная страстность, лихая «сумасшедшинка».

При ней мужчина – дядя Федя (Игорь Бочкин), запойный алкоголик в замурзанных сандалиях, циник и сердцеед, серый человек с серым, размывшимся сердцем. Он может только воровать вещи на продажу и произносить слезливые тирады, вроде этой, похожей на стиль Венички Ерофеева: «За то, что она глаза мне закроет, спасибо тебе, Господи!»

Его-то без памяти, словно в наваждении, и любят две соперницы, потому что любить им здесь больше некого. Одна любит по призванию, другая – по долгу. Жену забулдыги играет актриса не менее уникальная, чем Алентова, но, по злой судьбе, хорошо известная только театралам. Чудесная драматическая клоунесса Наталья Николаева выкатывается на сцену маленьким суетливым клубочком: губки бантиком, на голове советская прическа буфетчицы а-ля «охотничья колбаска».

Стиль, попадание во время – идеальное, изумительное, безупречное, словно бы никогда и не забывались манеры советского застоя, не сходило с телевизора брежневское мямлянье, а по трансляции не звучало с шипением: «Так и знай, я уеду в Иваново, а Иваново – город невест».

Здесь, в восстановленном быте 20-летней давности, нельзя не думать о судьбе страны, о судьбе женщины в этой стране. Здесь нельзя не лезть в исторические дебри, не вспоминать войну, насильно сделавшую российское общество матриархальным и вплоть до 80-х отзывающуюся в дистрофии «мужского гена».

Есть мужицкое племя: вялое, инфантильное, избалованное, нетрудовое. И есть крепкое содружество бодрящихся, сильных женщин, для которых борьба за мужчину – это даже не борьба за личное счастье. А смертельная схватка за грамм кислорода, за кусок сладкой нездешней жизни. Кажущейся сладкой, даже невзирая на то, какой бы горькой она ни была на самом деле. «Dolce vita» по-русски.