В новом спектакле Юрия Бутусова «Сатирикон» призывает «беречь детство», справедливо утверждая, что величайшие тираны созревают из ущемленного, униженного, забитого и безрадостного малолетства.

Гуманистическая трактовка напрочь опрокидывает традиции политических постановок «Ричарда III». Эта виртуозная игра со смыслом – самое ценное в «Ричарде». Режиссер Юрий Бутусов не выстраивает здание своей идеи на руинах текста, а растит диковинное дерево внутри шекспировской оранжереи, на его родной почве. Получился крепкий, красивый и умный спектакль, сильные стороны которого – взрывы ярких эмоций и пиршество для глаз.

Декорация запечатлела частный мир Ричарда, его конуру, его норку, в которой сохранились атрибуты детства. Черно-белая, постная и скудная жизнь ребенка-инвалида, горбатого, сухорукого и хромого. Нарушение объ-емов: высоченный стул, на который надо карабкаться, высоченный стол, под который можно ходить пешком, длиннющая кровать. Всегда рядом с Ричардом его угрюмые друзья, немые свидетели детских обид, жалкие изгои: волки, вороны, мыши, оборотни. Стоят шахматными фигурками, охраняют покой монарха.

Райкину, разумеется, доставляет особое удовольствие играть физические недостатки, которых у Ричарда так много, что скорее их можно счесть нормой. Ловко шмыгает на колченогих конечностях, чешет спину о пол, как медвежонок, не скрывает, а подчеркивает одеждой горб, умудряется делать зарядку. Его путь к власти – не политика, а оздоровительная физкультура: двигаться дальше, чтобы выжить, не расслаблять мускулы.

С присвистом, с куражом, с бодрой музычкой Ричарда закручивает ход жизни, «пока не увенчает голову корона». К актерскому диапазону Райкина прибавилась еще одна октава. В сцене с Анной он ревет белугой, сближаясь с энергией Высоцкого, – когда стих пропевается с любовной хрипотцой, с вздутием шейных вен. У Райкина работы над ролью много, даже слишком много, там весь актерский опыт положен на поиск самых верных жестов. И главное – работа с зеркалом: Райкин придумал себе массу убийственных гримас. К финалу одна из них застывает – маска животного ужаса, которая «наметалась» на землистого цвета лицо липкой паутиной.

Перед гибелью к Ричарду приходит войско теней – убитые, замученные им души. Страх обращает память короля к детству: взгромоздясь на стульчик, пригибаясь и зажимаясь, Ричард бубнит монолог тирана, как детский стишок. Запинается, путает слова, волнуется, ожидая, что будет больно бит за ошибки. Детские обиды отмщены, мечты воплотились, и детство возвращается к Ричарду как возмездие. Призраки двух мальчиков-принцев «мочат» друг друга подушками, напоминая Ричарду, что загубил он их души точно так же, как некогда собственная мать сожрала его детское сердце. Развязную, извращенную старуху Маргариту играет… Максим Аверин: мать Ричарда – гермафродит, толстокожая потертая сучка, не давшая уродцу и намека на материнскую нежность. И как-то по-особому звучат слова: «И я не знаю ни жалости, ни страха, ни любви»...