московский зритель полюбил после спектакля Евгения Арье «Враги: история любви» — этакий «осенний марафон» из жизни бывших узников концлагеря. За эту постановку театр получил «Золотую маску». В нынешнем сезоне Евгений Арье выпустил в «Современнике» еще один спектакль. «Скрытая перспектива» — драма из жизни пары журналистов, написанная американцем Дональдом Маргулисом. Она — фотокор, едва не погибла в Афганистане, но хочет вернуться туда снова. Он просит ее остаться дома, рожать детей и вести обычную жизнь. Она — Чулпан Хаматова, он — Сергей Юшкевич. «ВД» побеседовал с артистом о работе над постановкой, спорах с режиссером и поисках героя.
Мне очень понравилась тема, которую затронул Маргулис. И совершенно не понравился перевод Василия Арканова. Он очень приблизительный, неточный. И Чулпан, и Евгений Михайлович говорили, что в оригинале много вещей, которые неподвластны переводу. У Маргулиса воспроизводится язык определенной части общества, узнаваемой в американской среде. Этим людям присущ особенный юмор, некоторая жесткость. Там« fuckа» через страницу. А наш текст впадает в мелодраму, его вообще больше, чем нужно. «Перспектива» тянет максимум на два часа двадцать минут с антрактом.
Вы спорили с Арье?
Я настаивал на сокращении текста, но Евгений Михайлович был непреклонен. На этот раз нам работалось невероятно трудно. Я не понимал, почему так долго приходится отстаивать очевидные вещи. Если за другие наши работы я мог глотку перегрызть любому, кто начинал спорить. И у меня был грузовик аргументов. То здесь у меня аргументов нет. И когда я читаю критиков, которые пишут по поводу пафосности, морализаторства, отчасти мелодраматизма, я с ними абсолютно согласен. К сожалению. Мы не дотянули до того уровня, который нам грезился. Благо, в театре после премьеры поиск только усиливается.
Если Вам все не нравилось, почему Вы согласились на роль?
Во-первых, потому что это Арье. Знакомство с ним — крупное событие в моей жизни. Я, наверное, могу назвать его своим режиссером, несмотря на некоторое мою неудовлетворенность последней работой. Арье всегда берет самый острый материал, он глубоко копает. У него фантастическое ощущение фальши на сцене.
А как реагировали на материал остальные актеры?
Вся наша четверка — люди горячие. Порой споры были очень жесткими. Приходилось даже извиняться после, — таким было недопонимание.
Что лично для Вас было самым трудным?
Моего героя надо было искать и выращивать заново. К счастью, у нас были замечательные консультанты. Юра Козырев, которого привела Чулпан. Марк Франкетти из Sunday Times. Мы слушали их, записывали за ними. Расспрашивали, как они ведут себя в тех или иных ситуациях.
У Вас были реальные прототипы?
Если отвлечься от Маргулиса, то неким прототипом героини Чулпан был Юра Козырев, а моим — Марк Франкетти. Он — пишущий журналист, как и мой герой Джеймс. Он отказался от войны, когда у него родился второй ребенок, и до сих пор не уверен, правильно ли поступил.
Что для Вас стало открытием после разговоров с ним?
Каждый из военкоров слышит некие звоночки внутри себя — когда всё, предел, надо уходить. Из конкретного места или с войны вообще. Они слышат предупреждения, что-то вроде «эй, старик, завязывай, твой лимит на этой территории исчерпан».
Сергей, Вы оправдываете своего героя Джеймса?
Отчасти я с ним согласен. Он принадлежит к уникальной категории людей, которые рассказывают нам об актах бесчеловечности на земле. Чтобы мы не расслаблялись, разъезжая на хороших машинах, растя детей и путешествуя по благополучным странам. Нельзя молчать. Это правда. Но правда еще и в том, что они не хотят умирать. И если чувствуют, что наступил передоз стресса, возвращаются в мирную жизнь. Это нормально.
Евгений Михайлович в одном из интервью сказал, что спектакль нельзя играть, не имея собственной жизненной позиции на этот счет.
Абсолютно верно. Но эту позицию трудно определить сразу. Когда я начинал репетиции, у меня была позиция Мэнди, которая ничего не хочет знать об ужасах, ее не касающихся. Я сейчас могу сказать, что сам на войну бы не поехал. Но благодаря роли в спектакле я стал понимать этих людей. Как они нужны и важны. Как важно и нужно их оправдывать, если в какой-то момент они решают изменить свою жизнь. Нам рассказывал Вадим Фефилов, что однажды с ним в Сомали не полетел оператор. Сказал «не могу» и всё. Эти люди никогда никого не уговаривают, не настаивают. Потому что если ты вдруг настоял, и человек поехал с тобой и погиб, ты до конца дней себе этого не простишь.
Если представить идеальную ситуацию, — Вы можете контролировать зрительскую реакцию. Что бы Вы хотели, чтобы каждый понял?
Я бы хотел, чтобы зрители осознали, что не все на земном шаре имеет человеческое начало. В 2006 году я снимался в Сирии, влюбился в эту страну, в ее жителей. Сегодня, когда я включаю телевизор, я ужасаюсь. Там же — выжженное поле. Что произошло с людьми? Кто этот кошмар спровоцировал?
Спектакли «Враги: история любви» и «Скрытая перспектива» в какой-то степени задают вопрос не только зрителю, но и Богу. Если есть холокост, война, есть ли Бог?
Бог уже ответил на все вопросы. Но мы не знаем его ответа. Все так, как есть, и ничего не меняется. К сожалению.
Сравнивать эти спектакли нельзя. У Зингера можно впасть в мелодраму, но зритель все равно будет видеть и чувствовать больше. Потому что Зингер — это, прежде всего, философия. Он исследует роль мужчины в женском космосе и его предназначении. У Зингера каждое слово на вес золота. В отличие от Маргулиса. Если здесь впасть в мелодраму, то это будет тупая, прямо-таки бульварная мелодрама. На уровне книжек «Любовь на песке», «Любовь на траве», «Два голубя», «Три лебедя»... В это легко впасть, но как же не хочется. Смертельная ошибка для «Скрытой перспективы».
В обоих спектаклях Арье в «Современнике» Вы играете человека сломленного, раздавленного обстоятельствами, с мятущейся душой. Вам самому свойственны душевные метания? Говорят, мужчины актеры более чувствительны, нервозны..
Может быть, у актеров-мужчин чувствительность очевиднее. Мы менее сдержанны в эмоциональных порывах. Обычные мужчины более закрыты. Мой герой Джеймс — как раз из таких. Поэтому мне и трудно его играть, я его до конца не нашел.
Сергей, играя в остром материале, Вы сами верите в том, что театр может хоть что-то изменить?
Подсознательно каждый из нас на что-то надеется. Но все равно понимает, что ничего не изменить. Просто мы делаем, что должны. Говорим о том, что болит. А дальше.... Для кого-то наш спектакль — повод что-то изменить в своей жизни, для других — повод зевнуть и пойти поужинать.
Так много равнодушных людей?
Нет. Эта ситуация означает, что в чем-то они просто не готовы, а что-то не дотянули мы. Не бывает так — зритель плохой, поэтому уходит.
Не плохой, но почему-то постоянно жаждет комедий.
Комедий? Ради бога. Любая антреприза с Машей Ароновой, и вы получите то, что хотите. В Москве больше 400 театров, комедию найти — вообще не проблема. А такую историю, как эта, в Москве не найдешь нигде. Глупо идти на «Скрытую перспективу» в надежде отхохотаться. Разговор серьезный.
Вам самому не близок развлекательный театр?
Я за качество. Пусть будет развлекательный театр, но пусть будет качественным.
Сергей, после спектакля «Враги: история любви» Ваше имя стало заметно популярнее. Теперь вот «Перспектива»...
«Враги» — спектакль изумительный, это очевидно. Но не благодаря мне. Я не чувствую увеличения популярности. После «Врагов» никаких изменений не произошло. Ни по деньгам, ни по работе.
Раньше Вы работали в Театре Маяковского. Сейчас Вы следите за ним? Когда худруком стал Миндагаус Карбаускис.
Я вступил на территорию этого театра только после ухода Сергея Арцибашева. Совершенно не понимал этого человека. Пока он был там, я туда не заходил. Это была моя принципиальная позиция.
У Вас был личный конфликт?
Нет, конфликта не было. Он даже предлагал работу в качестве приглашенного актера. Но я отказался.
И все же в «Маяковке» Вы проработали не один год. Как попали в Современник?
Благодаря Чулпан Хаматовой. Тогда Галина Борисовна репетировала «Трех товарищей». Сережа Гармаш не мог выпустить премьеру, у него начинались съемки «Каменской». Ему искали замену, хотя я лично не считаю себя его заменой. Была церемония вручения «Золотой Овен», там мы и встретились с Чулпан. Она невзначай спросила, не хотел бы я попробовать. Галина Борисовне я передал какую-то демоверсию нарезок из своих фильмов и спектаклей. Она посмотрела, пригласила к себе. Наша встреча произошла 3 июня, для меня это памятный день. И вот уже 13 лет, как я работаю в театре «Современник».
Вы считаете его своим домом?
Нет, никогда не понимал этого выражения «театр-дом». Для меня дом — это моя жена и дети, мама. Но «Современник» я люблю. В первую очередь, за Галину Борисовну. Все, что здесь происходит — это ее усилия. Кроме того, меня восхищает работа администрации, благодаря которой у нас всегда аншлаг. Этот театр — как хорошо отлаженный механизм. Как часы, при чем швейцарские.
Какой театр Вы любите как зритель?
Я и моя семья обожаем театр Юрия Погребничко. Мы пересмотрели там все по несколько раз. Это наш семейный театр. Лично для меня поход туда равнозначен глотку родниковой воды.
А кино какое Вы любите?
Я — киноман. У меня огромная коллекция фильмов. Я люблю Софию Копполлу, Хулио Медем, Теренса Дэвиса, Педро Кошту.
Почему Вы не в кино?
Я театральный актер. И выбора нет. На территории этой страны кино не растет.
Почему?
Жизнь такая. Все кучкуются вокруг золотого корыта. Кто там пристроился, хрюкают друг другу в уши. Тем временем настоящего в кино почти не происходит.
Давайте о приятном. Как Вы отдыхаете?
Валяюсь. Гуляю с детьми в парке. За границу мы выезжаем нечасто. Недавно были в Португалии. Детям так понравилось, что они не хотели возвращаться.
А Вы?
Я? Нет, я не смог бы жить в другой стране. Мне просто хочется за границу чаще кататься. Везде красота, чистота, красота. Люди улыбаются друг другу. Что у нас происходит, я не знаю. Как будто русские люди инфицированы какой-то болезнью, и диагноз еще не поставлен.
В будущее Вы, как я понимаю, смотрите без оптимизма?
Пока да.
И тем не менее, со стороны кажется, у Вас все есть: сильный театр, интересные спектакли, семья. Чего Вам не хватает?
У меня, действительно, все есть.
фото(1): пресс-служба театра
фото (2): Михаил Гутерман
