Юбилей Театра им. Вахтангова: торжества в разгаре

Римас Туминас сократил гоголевского «Ревизора» и подшутил над литовским национальным мифом.

Неожиданный «Ревизор» и желчный «Мадагаскар» — спектакли Малого театра города Вильнюса привезли в российскую столицу в рамках юбилейных торжеств в Театре им. Вахтангова. У театров практически один на двоих главреж, «великий и ужасный» Римас Туминас. В силу данного, действительно, радостного обстоятельства, и случились эти гастроли.

Первым московской публике был показан «Ревизор». Спектакль сродни смелому лингвистическому эксперименту  — актеры играют на литовском языке, и только Сергей Маковецкий (Городничий) — на русском. Никаких трудностей ни артисты, ни зрители при этом не испытывают, скорее наоборот — с восторгом погружаются в вязкую стихию гоголевского текста, который, как выяснилось, может быть понят на невербальном уровне. Больше того, Туминас не только «напутал» с языковой средой, он еще и самовольно сократил гоголевскую комедию. Впрочем, литовский «Ревизор» от этого только выиграл. Комедия благополучно превратилась в трагедию. С многозначительными паузами, эффектными мизансценами и мощным посылом, нетрадиционным для «гоголевского» театра. От школьного формата здесь нет ничего, даже фразы «к нам едет ревизор», и той не услышишь.

Туминас представил героев не столько напуганными и ничтожными, сколько обретшими свое божество, а следом это божество утратившими. Бесконечно одинокими, несчастливыми, некрасивыми, нищими духом. Хлестаков для них мессия, он видел «прекрасные столичные миры», он в них жил. В наказание за все наивности новой веры, они эту самую веру теряют. Хлестаков оказывается обманом, пустышкой.

На горстку оставленных им поклонников из колосников льет мелкий серый дождь, а призрак так и не выстроенной церкви начинает свое мистически страшное движение. Кстати, о церкви. Сценография Адомаса Яцовскиса изобретательна и метафорична. Прямо на сцене на протяжении всего действия возвышается храм из мешковины, с лоскутным куполом и зияющими пустотами вместо крепких стен... Это его не построил Гордничий, разворовав положенные деньги. И это о нем мечтатают обыватели уездного города, наконец, это он сметает со сцены маленьких героев, когда приходит пора покарать их. Символ утраченной веры, еще один фантом. Также на сцене разбросаны строительные кирпичи, «плавают» какие-то плоты, а в левом углу возится поденщик. В беспросветном запустении правит бал Городничий в черном пальто с ярко-красным лисьим воротом. Он рубит головы неугодным и в финале взглядом приказывает забить камнями Бобчинского и Добчинского, пустивших слухи о ревизоре. Он жесток, и как все жестокие люди, сентиментален. Умывается слезами и сочиняет письма жене. Эта работа Сергея Маковецкого чудо как хороша. Во многом благодаря ей в спектакле собирается воедино страшный, почти что апокалиптический образ России-матушки, разграбленной, обманутой, наивной и... жестокой. Очень горький, словом, образ.

---

Совсем иного свойства случился второй спектакль этих гастролей — «Мадагаскар». Специально для театра одноименную пьесу написал лидер современной литовской драматургии Марюс Ивашкявичус. Получилась упоительная издевка над литовским национальным мифом, а заодно грандиозная антиутопия с элементами трагифарса. И автор, и режиссер здесь явно заодно — выкидывают такие фортели, что оторваться от происходящего на сцене невозможно. Столько здесь тонкой самоиронии и желчи. Мадагаскар — земля обетованная, о которой грезят все литовцы, уставшие от нападок со стороны немцев, поляков и русских. И вот находится «воитель». Герой, готовый повести их в рай. Там, видится ему, его народ будет кушать бананы, спать с черными женщинами и вообще будет всячески счастлив. Разумеется, мечтам сбыться не суждено. Так же, как и любви к народу не суждено превратиться в любовь к человеку. Мечтающая о воителе смешная поэтесса Села, тем не менее, останется безутешной. А герой  — одиноким. Мораль сей басни: искать рай надо не за горами-лесами, а у себя в душе. Туминас в этом спектакле остроумен, как ни в одном другом. Что ни сцена, то подарок. Чего стоит только появление героя во младенческом чепчике, со всеми младенческими ужимками и писком вместо слов. Или разговор в девичьем общежитии — про единственного и про то, «какая я толстая». Или мохнатая обезьяна в проеме дверей как символ несбыточного мадагаскарского счастья.

Этот спектакль — тот редкий, желанный всеми думающими зрителями (а также всеми критиками) случай, когда очень смешно и очень грустно одновременно. А также талантливо и про жизнь. Впрочем, это же Туминас, он не ставит иначе.