Заключительная часть тетралогии о соблазнах власти и тщетных поисках материального воплощения человеческой души. «Золотой лев» Венецианского кинофестиваля.
В роли Фауста — Йоханес Цайлер
Гитлер, Ленин, Хирохито — предыдущие части тетралогии Александра Сокурова были посвящены хорошо известным личностям ХХ века. Появление в их ряду персонажа трагедии Гете поначалу озадачивает. Ходячий миф, эскулап-чернокнижник, объект философского спора бога и дьявола, Фауст вроде бы страшно далек от этих исторических фигур. Но посмотрев фильм, вдруг осознаешь, что именно он вышел на экране наиболее реальным и по-человечески понятным.
Сокуров снял картину на немецком языке и поместил действие в середину XIX века, то есть в эпоху, неплохо нам знакомую по русской классике. В «Фаусте» даже есть эпизод с непосредственным участием героев Гоголя. Характеры приобрели неуловимо узнаваемые, вненациональные черты.
Фауст () приземлен и меркантилен. В первых кадрах доктор еще препарирует чей-то труп в жажде познания, в поисках души. Но не обнаружив ничего похожего на такой орган, исследователь охладевает к науке и отдается более низменным потребностям: деньги, женщины.
Первым делом доктор отправляется к ростовщику (Адасинский), однако тот отказывается принять в залог материальную ценность и намекает на духовную. Но как продать то эфемерное, в существовании чего сильно сомневаешься? Фауст ограничивается тем, что дает ростовщику автограф на своей старой научной книге.
В учености доктора и авторстве его работ, кстати, есть сомнения. Сомнамбулически бродящий по экрану ассистент Фауста по фамилии Вагнер бормочет, что наставник-де присвоил все его труды. Проект же самого Вагнера, выращенный в колбе глазастый Гомункулус, славы создателю не принесет, одно расстройство. У Гете Фауст с Мефистофелем путешествовали сквозь время и пространство. Бес все стремился подловить доктора, заставить его пережить прекрасное мгновение, которое тому захотелось бы остановить. У Сокурова за переживаниями далеко ходить не надо. Достаточно сводить Фауста в ближайший кабак, чтобы сделать убийцей, – и в женскую баню-прачечную, чтобы соблазнить очаровательной на вид девушкой Маргаритой.
Визуальное решение сокуровской картины, помимо прочего, изощренно иллюстрирует реплику, брошенную в разговоре ростовщика с доктором: добра нет, а зло есть. Если хорошенько всмотреться, ангельское девичье личико вовсе не означает здесь ни чистоты, ни невинности. Оно поставлено едва ли не на один уровень со скрюченной уродливой плотью черта-ростовщика. Приятная наружность и мягкая полуулыбка Фауста тоже никого не обманут. Разве что беднягу беса: не оставляя надежд заполучить душу доктора, черт, похоже, утратил контроль над ситуацией. И доискушал своего подопечного до такой стадии, когда тому и правда, кажется, уже нечего продавать. Вспоминая классику, дьявол обернулся тварью дрожащей, а Фауст — тем, кто право имеет.
